Татьяна Бочарова - Женщина в лунном свете

– Тихо-тихо, – бросился к нему Трефилов. Бережно усадил на постель. – Сюрприз сюрпризом, а беречь себя необходимо. Подойдите, – велел он Маше.

Та приблизилась к кровати, стояла молча, теребя в руках белый носовой платочек.

– Машенька. – Иван протянул руки к дочери.

Она осторожно наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Выглядишь молодцом.

– Когда ты приехала? – Он не верил своему счастью.

– Вчера.

– Юленьку привезла?

– Нет. Джулия с отцом. У него отпуск, и он повез ее к своей родне.

– А разве я не родня? – робко уронил Иван.

– Пап, не надо, не начинай, – попросила Маша. – Там у них свои законы. Приходится подчиняться.

– Ну хорошо, хорошо. – Иван испугался, что она сейчас уйдет. – Сядь, посиди со мной.

– Конечно.

Она придвинула стул и села.

– Ты зачем прилетела?

– К тебе. Боря написал, что ты в больнице. Я сразу взяла билет.

Он смотрел на нее и не мог наглядеться. Красавица. Лицом в него, а обликом все равно в мать. Только бледненькая да худая. Но все равно хороша, глаз не оторвать.

– Как… как мама умерла? – тихо спросила Маша. – Мучилась она?

– Нет, – твердо ответил Иван. Незачем дочери знать правду о бессонных ночах, уколах, искусанных губах. – Нет, – повторил он, – просто уснула. Тебя перед смертью вспоминала. Не дождалась вот…

Маша вздохнула, из глаз ее полились слезы.

– Ну что ты, ну не надо, не плачь. – Иван обнял ее и прижал к себе, точно ребенка. – Я тебя… я так тебя люблю. Хочешь, бросай свою Америку, приезжайте сюда с Юлей, будем вместе жить. Семьей.

Маша улыбнулась сквозь слезы и покачала головой. В дверях показался Трефилов.

– На первый раз хватит, я думаю. Тем более сейчас не время для посещений. Завтра придете.

Маша послушно встала. Поцеловала отца еще раз и вышла из палаты. Серега, заинтригованный, глядел на Ивана.

– Дочка?

– Дочка. Из Америки прилетела.

– Ух ты! Круто. Красивая у тебя дочка. Жена, наверное, тоже была красивая.

– Да, – коротко ответил Иван.

Его грызли обида и тоска. Почему Маша не могла привезти Юльку? Почему не приехала похоронить мать? Где, когда они с Ниной сделали промашку, воспитали детей, которым теперь не нужны? Вроде ни в чем им не отказывали, водили в музыкалку, нанимали англичанку, зимой бегали всей семьей на лыжах, летом отдыхали на море. Отчего же эта отчужденность и равнодушие?

– Андреев, на укол! – крикнула из коридора сестричка Соня.

Иван медленно и тяжело встал.

– Ни пуха ни пера, – напутствовал его Серега.

В коридоре Иван наткнулся на Трефилова.

– Ну как, рады? – весело спросил его тот.

– Рад, – угрюмо ответил Иван. Доктор посмотрел на него с удивлением.

– Что-то непохоже. А я вам уколы прописал, витамины, поддерживающие иммунитет. Давайте-ка, Иван Павлович, поправляйтесь, нечего у нас залеживаться. Другим тоже нужно.

Иван что-то буркнул в ответ и пошел в процедурную.

– Работайте кулачком, – велела ему энергичная кудрявая Соня и туго затянула жгут на Ивановой руке. – Сейчас будете как новенький, – сказала она и ловко вколола иголку ему в вену. Было не больно, но чуть-чуть неприятно. – Ну вот, – она выдернула шприц, смазала место укола ваткой, пропитанной спиртом, и заклеила пластырем, – порядок. Завтра утром еще один.

– И сколько всего?

– Пока десять дней. А там, как доктор скажет.

– Понятно.

Иван покинул процедурную. Ему показалось, что чувствует он себя значительно бодрее. Идти во всяком случае было легче, и Иван вдруг ощутил, что проголодался. Он добрался до палаты и, достав из холодильника свои нехитрые припасы, соорудил бутерброд с сыром. Сходил в столовую, налил себе кипятка, заварил чаю и, вернувшись, с удовольствием принялся за еду. Серега, глядя на него, тоже захотел подкрепиться.

Они сидели, чаевничали и говорили за жизнь. Иван чувствовал, как обида на Машу постепенно проходит, уступая место радости, что она тут, в Москве, все-таки приехала, не бросила его в трудную минуту. Серега рядом уютно жевал бутерброды, и Иван невольно разоткровенничался, стал рассказывать ему про Нину, про то, как они познакомились, как жили, как внезапно и грозно вмешалась в их жизнь неумолимая болезнь. Серега внимательно слушал, время от времени поскребывая щетинистую щеку и сочувственно кивая.

С этого дня Иван стал медленно, но верно идти на поправку. Серегу вскоре выписали, и Иван каждое утро гулял один в больничном парке. Маша приходила ежедневно, приносила полные сумки продуктов, благо Трефилов расширил строгую Иванову диету и разрешил ему питаться разными вкусностями.