Мишель Бюсси - Следы на песке

Решили усложнить дело, думал Оскар, придать ему завершенность. Мало этим садистам шестидесятиметровой отвесной скалы с тобруками [5] Тобруки – скругленные бетонированные доты, в которых могли разместиться пулеметчик, минометный расчет или даже башня танка. Тобруки соединялись подземными тоннелями. на склонах и казематами на вершине [6] На вершине скалы немцы соорудили восемь бетонированных казематов и четыре полевые позиции для 75-мм и 88-мм орудий, державших под обстрелом каждый метр пляжей. , они не поленились защитить подножие бетоном! Стена мешает подобраться к утесу поближе, чтобы точнее прицелиться из ракетницы для запуска крюков штурмовых «кошек» с канатами, но при этом она ниже дотов, так что укрыться за ней невозможно. А поверху еще и колючая проволока идет, зацепишься – и тебя добьют.

Вот лейтенант Дин, главный садюга среди командиров-янки, объяснил: прежде чем штурмовать, придется подорвать стену.

– Будет бойня, – сквозь зубы процедил Дин. – Настоящая бойня.

Он сделал паузу, чтобы сто восемьдесят восемь десантников – почти все пошли на войну добровольцами – прочувствовали ситуацию. Люди ждали продолжения, они не поверили в бойню: никто не посылает на убой штурмовую группу десантников. Хотя… история со стеной тоже не шутка. Рейнджеры вслушивались в каждое слово своего командира, надеясь услышать хитрый план нейтрализации немецкой ловушки, который наверняка разработали в штабах. Молчание все длилось, потом Дин закончил:

– Но мы не дадим проклятым немцам уничтожить нас, так, парни? Не попадем в их чертову западню, верно? Мы придумали, как свести к минимуму потери личного состава.

Свести к минимуму потери личного состава.

Попахивает авантюрой, подумал Оскар Арлингтон. И не ошибся.

Командование решило не посылать на убой всех рейнджеров. Разумнее будет отправить лишь некоторых, одного за другим, вдруг кто-нибудь доберется живым и заложит взрывчатку. Стену взорвут, проделают брешь.

Некоторых…

Кого конкретно?

Тех, кому не повезет.

Им всем предстоит тянуть жребий. В каску положат бумажки с номерами от 1 до 188. Тот, кому достанется листок с № 1, пойдет первым, далее по порядку.

– Это самое справедливое решение, – сказал Дин.

Сам он, естественно, в орлянку с судьбой играть не собирался.

Оскар поговорил с Тедди Бауром, и тот заявил, как отрезал: номера с первого по двадцатый уже покойники! Расстояние слишком велико, взрывчатка тяжелая, так что первых тут же подстрелят как кроликов. Придется двигаться короткими перебежками, метр за метром, от трупа к трупу. «Двадцать первых приговорены», – заключил Тедди. Значит, чтобы сохранить надежду выжить, нужно ставить на № 30, а еще лучше – на № 41.

Оскар думал и потел. Чем дольше думал, тем сильнее потел. Он один из ста восьмидесяти восьми несчастных, собравшихся вокруг каски, и ему придется тянуть жребий. Оскар дрожал от ужаса, пытаясь представить, как будет там – на свету, на пляже. «Я в любом случае утону, даже если воды будет по пояс, и на берег не выберусь, так что номер очереди значения не имеет».

Все верно, так почему он не сводит глаз с судьбоносной каски?

Тишина была почти невыносимой. Никто не решался первым шагнуть к табуретке. Каждый думал о своей висящей на ниточке жизни.

Но что делаю тут я, Оскар Арлингтон? Мамаша могла раз двадцать меня перевести, если бы захотела. Она лично знакома с половиной командного состава нашей армии. Ей ничего не стоило найти мне спокойное место в штабе – отвечать на звонки, клеить марки. Да, я был бы уклонистом, но ведь полезным! А она решила, что ее сын должен стать героем, пусть даже мертвым. Престиж семьи важнее всего. Престиж и карьера Эмилии Арлингтон. В Америке наберется не больше десяти женщин-политиков, и одна из них – моя мать.

Гребаная семейка!

Сволочные Арлингтоны! Все, с самого первого, покинувшего Англию, и кончая Эмилией. А я как последний идиот молчал и не протестовал. Испугался и не попросил: мама, я не хочу на фронт, не хочу умирать молодым на чужой войне. Давай немного подождем… Мне не хватает навыков, а в нашей благословенной стране полно парней, которые мечтают повоевать и покрыть себя славой. Ну же, мама, Арлингтоны достаточно трудились и рисковали с 1787-го, пусть теперь другие исполнят свой долг. Нет, Арлингтоны подобных разговоров не ведут! Но чувствуют-то они как все люди, и мать должна понимать все без слов. Мать должна рыдать вослед уходящему сыну – он ведь может не вернуться. Эмилия Арлингтон прекрасно знала, что ее взрослый ребенок не хочет, чтобы ему продырявили шкуру в Нормандии. Да и кто бы захотел? Любая женщина попыталась бы спасти свое дитя, но только не Эмилия, железная леди из Вирджинии, несгибаемая госпожа Арлингтон, любимица американской прессы. Гадина! Наверняка надеется, что я сдохну, как отец, превратившийся в живого мертвеца. Он не вылезал из пижамы, кашлял, отхаркивался и умер в тридцать один год. Мне было шесть. Его убил газ. Иприт, который немцы пустили в 1918 году, постепенно разъедал его внутренности. И убил. Но Эмилии Арлингтон мало одного героя в семье. У нее разыгрался аппетит.