Илья Рясной - Мокруха

— Кровопивцы клятые! — неожиданно заорал дед, видимо, впадавший в маразм и утерявший способность адекватно реагировать на обстановку. — Я Кёнигсберг брал! Кровь проливал!

— И сейчас прольешь, если не заткнешься.

Дед не заткнулся.

— Ах ты, фашист! — Он вскочил и ударил Глена по лицу. Кулак у него был здоровенный, удар получился сильным. Глен оторвал деда от себя, повалил на пол и стал избивать ногами.

— Хватит с него! — крикнул Брендюгин.

— Пескоструйщик хренов! — Что-то будто толкнуло руку Глена, в которой как бы сам собой оказался нож… Горячая волна дикой радости накрыла его, когда лезвие ножа прошлось по горлу старика… Он еще раз ударил ножом и разогнулся. Ликование схлынуло, и внутри стало пусто.

Секундную тишину в клочья разорвал истошный крик мальчишки:

— Деда-а-а!

— Глен, кретин, ты что сделал? — выдохнул Брендюгин, шагнул к нему и ударил ладонью по щеке. Глен отлетел к стене, всем телом жахнулся об нее и выронил нож.

— Ах ты, падла… — прошипел Глен. Вытащив из-за пояса пистолет, он передернул затвор и навел ствол на приятеля. Он не был склонен рассусоливать…

— Остынь, Сема! — крикнул Снайпер.

— Ну, смотри, Брендюгин, поговорим еще. — Глен встряхнул головой, отвел пистолет и осмотрелся. Старуха, вжавшись в стену, удивленно смотрела на труп деда, возле которого плакал внук.

— Линяем, — бросил Глен.

— А с этими что делать? — спросил Снайпер. — Мы же как дурачки подняли хай и назвали имена друг друга. Теперь ментовка может накрыть.

— Делать нечего. — Глен поднял пистолет и выстрелил в мальчишку. Грохот прокатился по избе, мальчишка упал, и под ним начала растекаться красная лужа.

— Такова жизнь, — сказал Снайпер и выстрелил в старуху.

— Вы… — только и выдавил Брендюгин с диким выражением на лице. — Вы уроды!.. — Он задохнулся.

— Следующая пуля твоя, если не угомонишься, — пообещал Глен. — Отчаливаем.

Машина выбралась на шоссе. Брендюгин сидел неподвижно, время от времени лишь встряхивая головой. У Гусявина стучали зубы. Наконец он взвизгнул тонким, не своим голосом:

— Мы на мокруху не подписывались.

— А стволы зачем покупали? Собак отпугивать? — спросил Глен, крутя баранку. — И по ментам не стреляли?

— По ментам — самооборона. А тут…

— Братва, мы теперь не просто шайка-лейка, — сказал Глен. — Мы теперь банда. Нам семьдесят седьмая статья, расстрельная, ломится. И повязаны мы теперь стальными канатами. Слышь, Гена?

Брендюгин не ответил.

Глен засмеялся. Он был вполне доволен прошедшим днем… Снайпера совершенное ими не радовало, но вместе с тем он привык к смерти. Тремя марионетками в этом мире больше, тремя меньше — какая разница? Он не любил убивать, но и не делал из этого особой проблемы… Брендюгин и Глен надолго лишились сна.

В глазах Галины Гусявин был человеком сложной неординарной судьбы, нуждающимся в чутком отношении и понимании. Она свято верила, что в ее избраннике восторжествуют добрые начала, и уж, конечно, не сомневалась — он никогда не примется за старое. Она знала, что Славичек ищет работу. Пока ему не удается найти ничего хорошего, но у него иногда бывают разовые приработки, правда, работать приходится по ночам.

Галина была по-своему счастлива. Жизнь повернулась-таки к ней светлой стороной. Неужели ей удалось снять с себя проклятье одиночества, о котором она когда-то написала стихи в свою тетрадку.

Она радовалась, что наконец в ее жизни есть человек, с которым можно поговорить, которому можно открыться. Правда, сам Слава откровенностью не отличался. Галина до сих пор не знала, есть ли у него родня, был ли он раньше женат. Однажды попыталась расспросить, за что он был осужден, но укоризненно-скорбный взгляд «друга» (именно так она называла жившего у нее мужчину в разговорах с подругами) дал ей понять, что подобные вопросы по меньшей мере бестактны. Эх, знала бы она, как хотелось Гусявину заржать во время всех этих ее откровений. Особенно забавлял его тот факт, что до него у нее был только один мужчина, да и то непродолжительное время.

Галина очень хотела, чтобы он прочитал те книги, которые любит она, и проникся при этом теми же, что и она, чувствами. Сперва он делал вид, что действительно их читает. Потом ему это надоело, и он начал отговариваться, что уже читал их. Как можно, мол, было не прочитать эту книгу? Кто же не знает этого автора?.. От стихов же, к великому огорчению Галины, он отказался наотрез, заявив, что из всех поэтов признает лишь Серегу Есенина. «Наш парень был. Не то что эти новомодные Роберты Вознесенские».