Ольга Баскова - Медальон Таньки-пулеметчицы [litres]

– Счастливая, Татьяна, – проговорила она. – Пенсию повысят – будете деньги в мешок складывать.

– Обязательно, – подхватила Маркова. – Мешки сошьете – поделюсь.

Татьяна вышла в коридор и направилась к третьей двери от входа. Наступив на дырявый коврик, она тихо постучала.

– Войдите, – раздался голос, но не женский, не их бухгалтера, а глубокий мужской баритон. Танька открыла дверь, обвела глазами комнату, отметив, что не видит главного бухгалтера Марию Петровну, проработавшую на фабрике много лет. За ее столом, покрытом белой бумагой с чернильными разводами, сидел высокий мужчина лет тридцати пяти с зачесанными назад черными волосами, тонкими чертами лица и пронзительными темными глазами. Возле него примостилась пожилая, лет шестидесяти с лишним женщина, одетая в простое серое платье. Марковой показалось странным, что голова незнакомки была повязана платком, таким же серым, как и платье.

– Вы Маркова? – отрывисто поинтересовался мужчина и слегка растянул в улыбке тонкие губы. – Я из центральной бухгалтерии. Мне поручили заняться вашими документами. Садитесь, пожалуйста.

Татьяна села на стул с высокой спинкой. Бухгалтер углубился в бумаги, которые подала ему женщина в сером. Она мельком взглянула на Татьяну, и ее лицо, отечное, измученное, изборожденное морщинами, показалось Марковой смутно знакомым. Где она могла ее видеть? Может быть, приходила к ним на фабрику в бухгалтерию?

Бегло просмотрев бумаги, мужчина обернулся к помощнице.

– Есть ли еще что-нибудь?

– Да, – как-то очень твердо, но с волнением ответила женщина в сером и, чуть помедлив, подала какой-то документ, лежавший перед ней на столе. Бухгалтер бросил взгляд на Маркову, поднялся и произнес:

– Подождите немного. Одну секунду. Сейчас вернусь.

Он вышел, и женщина в сером, вскинув подбородок, впервые за все время пристально посмотрела на Татьяну. Ее глаза, зеленые, с золотистыми крапинками, искрились ненавистью, и внезапно перед взором Марковой возникла локотская тюрьма, грязные камеры, где, как и несколько лет назад, пахло лошадиным навозом, и худенькая девушка, довольно хорошенькая, с золотистыми глазами, обреченная на муки за связь с партизанами. Неужели это она сейчас сидела перед ней? Но этого не может быть, ее расстреляли… И все же, все же…

– Это ты… – выдохнула Маркова и, схватившись за сердце, потянулась к женщине в сером. Та пронзительно закричала, не столько от испуга, сколько от боли, и на этот крик прибежал высокий бухгалтер (теперь в его руке поблескивал пистолет), а за ним степенной походкой вошел ветеран, который сидел рядом с ней на вечере в Доме культуры. Бухгалтер, не опуская пистолет, ловко защёлкнул наручники, холодные, как осколки льда, и Татьяна поморщилась, выдохнув:

– Я ждала вас. Я всегда вас ждала.

Женщина в сером перестала кричать, лишь дергалась всем телом и судорожно всхлипывала.

– Спасибо, Елена Владимировна, – поблагодарил ее ветеран (теперь Маркова понимала, что никакой он не ветеран, а представитель органов, вызывавших у нее страх). – Внизу вас ждет машина. Счастливого пути. Вы понадобитесь нам на суде.

Та, которую назвали Еленой Владимировной, кивнула:

– Да, я готова.

Когда за ней закрылась дверь, ветеран посмотрел на Таньку и представился:

– Полковник КГБ Андрей Николаевич Власенко.

Женщина усмехнулась:

– А мне представляться не надо. Сами все знаете. Ладно уж, ведите, только просьбу исполните напоследок, – она опустила глаза. – Девочки мои там. Много лет с ними работали. Не хочу, чтобы меня видели такой… Не убегу, поверьте… Бежать некуда, – Татьяна вздохнула тяжело, протяжно, – да и незачем.

Власенко достал ключ и отстегнул наручники:

– Надеюсь на ваше благоразумие.

– Ох, за последние годы слишком благоразумной стала. – Она неторопливо пошла к двери, открыла ее. В коридоре стояли два молодых парня, одного из которых Маркова сразу узнала. Это был настороживший ее шофер, только теперь он был одет в обычный костюм.

– Значит, я не ошиблась, – произнесла она еле слышно. На ее слова никто не обратил внимания. Представители органов провели ее через проходную, и вахтер доброжелательно воскликнул:

– В центральную едете? Насчет повышения пенсии?

– Да, Петрович, в центральную, – поддакнула Татьяна, стараясь, чтобы из глаз не хлынули предательские слезы.