Юлия Яковлева - Каннибалы [litres]

– Верка, вот ты где. Мы тебя потеряли… А тут что? …Ой, симпатичненько.

И Вера увидела на лице толстого антиквара это слово: говноедки.

– А Лиза где? – осведомилась она.

Оля неопределенно махнула рукой. Заговорила – с антикваром:

– А померить можно? – показала пальцем на шаль.

Антиквар рассыпался в фальшивых любезностях. Развернул к ним зеркало. Помощник – изящный юноша – распахнул плеснувшую кистями шаль.

– Нельзя помочь человеку, если он не хочет помочь себе сам, – раздраженно пробормотала Марина. – А я бы шляпку померила, вон ту.

– То есть? – не поняла Вера.

– Лиза в тубзике бухает, – внесла ясность Аня. Она присматривалась к бисерному ридикюлю. Оглянулась: – Ты куда?

Марина поправила на себе шляпку, и так, что Вера уже не могла слышать, остановила Аню:

– Не держи ее. Пусть идет. Диагноз липнет к диагнозу.

Аня и Оля оживились.

– Не осуждайте, – покачала Марина головой. Повернулась шляпкой к зеркалу в профиль. – Развод как молния. Ты сама тут ни при чем. Тебя либо долбанет, либо нет… Хорошо, – с сожалением сказала зеркалу, шляпке она. – Но куда я в этом пойду? Для Аскота она недостаточно прибабахнутая. Для улицы – слишком прибабахнутая. Может, скачки на кубок Москвы?

Обсудить Веру – и ее семейную жизнь – всем им хотелось давно, и разговор взвился, будто костер, в который плеснули бензин.

Лизу Вера и точно нашла в туалете. Но Лиза не пила, не рыдала. А красила губы, приоткрыв рот и пристально глядя на отражение. Вера принюхалась.

– Чего? – спросила ее Лиза в зеркало. И как ни в чем не бывало пояснила: – Я не бухаю.

Потом вспомнила поднос у стенда – который Вера, очевидно, тоже вспомнила. И уточнила:

– В смысле, я бухаю, потому что я алкаш. А не потому, что с Толькой развожусь. Кстати, когда я успеваю вспомнить, что я алкаш, то я не бухаю. Между прочим, это круто. Могу бухать, могу не бухать. Особенно если вовремя вспомню, что мне вовсе не хочется, а все это просто химическая болезнь.

Отношения с алкоголем Лизу занимали куда больше, чем отношения с «Толькой», более известным по первой двадцатке в списке миллиардеров русского «Форбс».

– А Толька что? – откровенно спросила Вера. Лиза тоже была из жен «первого призыва», неразменных со студенческих лет. И вот – развод в суде Лондона.

– А что? – искренне удивилась Лиза. – За детей бояться можно. Ну так мои выросли, пристроились – за них уже не страшно. За распил бояться можно, согласна. Если пилить будут на родине. Останешься, вон, как Мордкина – в трешке в ебенях. Вот этого бояться можно. Но Мордкин мудак. А Толька нормальный мужик, порядочный. Распиливаемся цивилизованно. Верка! Я буду богатой одинокой женщиной средних лет и – наконец-то! – в этой сраной жизни буду делать то, что захочу. Жить, где хочу. Выглядеть, как хочу. Захочу – выращу волосы на ногах. Захочу – нажрусь до соплей! Но как я тебе уже сказала… – Лиза решительно клацнула застежкой сумочки, – нажраться я не захочу. Я бухаю, потому что я алкоголик, а не потому, что я несчастная.

– Но…

Лиза посмотрела на Верино отражение и пожала плечами:

– Буду я скучать по Тольке? Буду. Но это тоже пройдет. – И добавила: – Ну а что? Лучше – как Маринка? У Вадика ее уже сколько там детей с той, второй бабой? Двое?

– Трое.

– Вот-вот. Ну не разводится он с Маринкой, и что? Лучше ей от этого?

– Лиза, я не знаю, – честно призналась Вера.

– Приезжай ко мне в Ниццу. Разберемся! Тебе молодые мальчики нравятся? Будем клеить латинских жиголо. – Она вдруг сменила тон: – …И Борька твой – тоже порядочный. Не бойся. Точно-точно. У меня нюх. – И тотчас соскользнула с тяжелой темы: – Приезжай – вместе оторвемся.

– Не, – вздохнула Вера. – Мне пока рановато, в Ниццу.

Лиза сделала сочувствующую мину. Но Вера закончила совсем не так, как думала приятельница:

– Мои будущие жиголо сейчас еще ходят в детский садик.

И обе расхохотались.

«В офис, блин. Лучше об дверь убиться, чем пойти работать в офис», – взвешивала Света свои планы трудоустройства. Пот тек по груди, пропитывал край простыни. Голова чесалась. Ушиб на лице пульсировал, как будто заново наливаясь кровью. Света подняла руку, чтобы отвести волосы с лица, но успела опомниться. Опустила руку на колено. «Правильно говорят: офисный планктон». Авдеенко Елена Викторовна жила, как амеба – просто и предсказуемо.

«Утром встала – закинула ребенка в садик, – примерила на себя ее жизнь Света. Пошевелила пальцами ног. Жар приятно размягчил мышцы. – Потом в банк. Потом забрать ребенка из садика. Домой». Выследить Авдеенко было парой пустяков. Один день был похож на другой. Выделялась среда: по средам дочку забирал из садика муж. И еще понедельник и четверг – два раза в неделю Авдеенко по вечерам выскакивала в фитнес-центр в своем Крылатском.