Юлия Яковлева - Каннибалы [litres]

«Бабушка» сняла перчатки, перешла к компьютеру.

Вера потеряла интерес. Взгляд ее плавал то к большим окнам, к выставке-витрине, обращенной на Красную площадь, то к сумочкам, подсвеченным не хуже главных московских достопримечательностей.

– Надеюсь, вторая сумочка вам понравилась больше.

Вера обернулась. Это сказала менеджер. Вера уставилась ей на пылинку туши, упавшую с ресниц на щеку. Не видела лица менеджера, не могла понять больше ни слова из того, что та ей объясняла… Вторая сумочка. Вторая, блядь, сумочка! Борис купил две. Жене – и любовнице.

– Хорошо, – пробормотала Вера, когда повисла пауза. Кивнула: – Хорошо.

И пошла к выходу, оставив позади себя оранжевую коробку и всеобщее недоумение.

Выйдя, Вера не сразу сообразила, где она находится. Что это за улица. Что она хотела здесь купить. Потом вспомнила: ничего.

Надеюсь, вторая сумка вам понравилась.

Обосраться, как понравилась.

Вера пошла искать свою машину.

Сообразила, что идет не в ту сторону. Машина не там.

«Ну и ладно». Холодный воздух приятно обвевал голову. Сновали пешеходы. Машины пускали блики. Вера просто шла, сворачивая, когда можно было свернуть, и переходя дорогу, если был переход.

Вторая сумка. Просто потрясающе.

Чтоб два раза не стоять в той же очереди. Говнюк.

Изнутри что-то напирало под диафрагмой. Позвонить бы Виктору, но Вера боялась расплакаться. Пока что она сама удивлялась своему спокойствию. Вернее, усталости, которая очень напоминала спокойствие. Мыслей не было. Только одна – но и та какая-то деревянная: «Просто потрясающе». И еще: «Опять».

Высоко в небе реяли черные кони с рогатой фигурой позади. Вера перешла площадь перед театром, когда увидела машину мужа.

Она бы и внимания не обратила. Мало ли в Москве черных «меринов». Просто заметила бумажку, которая трепетала, придавленная дворником. Привет от парковщика: штраф. «Вот придурок», – посочувствовала неизвестному Вера, а потом увидела номерной знак – ей известный.

Вера подошла, приложив ладони по сторонам лица, заглянула. В машине никого не было. Даже шофера, очевидно, отпущенного на обед.

У Веры потряхивало сердце. «Посреди рабочего дня. «Евразия» рядом. Конечно. Вот куда они закатились». С этой второй… сумочкой.

Подавив первое желание поискать камень и хорошенько приложить по ветровому стеклу, а потом еще, еще и еще – вдоль всего корпуса, пока не выбьет все окна, Вера достала телефон.

Все в порядке. Все, все в порядке. Есть разумная причина, конечно же. Все очень просто. Не в «Евразии», а в театре. И не они, а он, Борис, один. Он же теперь глава Попечительского совета. Все верно. Ну и вот. Заседает. Прямо сейчас. Зря она дергается… Вот тоже, театр этот. Срывают занятых людей посреди дня на всякую свою фигню.

Рука тряслась.

Борис ответил почти сразу.

– Ты где? – не поздоровалась с ним Вера.

– В офисе, у себя, – ответил муж. – А что такое? Ты поблизости?

Поблизости, у театра, – раньше съязвила бы Вера. Но сейчас уже не была уверена, что у нее остались силы. Догонять. Расставлять ловушки. Подлавливать. Она почувствовала, что устала.

Вере не захотелось узнать, как муж выврется и вывернется на этот раз.

– Нет.

Сбросила звонок, а потом отключила телефон.

В кордебалете Петру сказали: спросите у корифеек.

Корифейки сказали: спросите у кого-нибудь из первых танцовщиц.

Первые танцовщицы отправили его к солисткам.

А те предложили расспросить балерин.

В каждой гримерке обитательниц было все меньше и меньше. Петр понял, что его шпыняют вверх по ступеням пирамиды.

Как в армии.

Сперва рядовые. Потом сержанты. Потом прапора. Потом офицерики. Генералами были балерины.

В этот день по параллельной орбите вращалась таинственная Люба-Астрахань. Когда Петр был у кордебалета, Люба-Астрахань только что вышла от балерин. Когда Петр переместился к корифейкам, она спустилась к солисткам. Но и у солисток он ее на застал. Только все поспешно задвинули под стулья, столы какие-то свертки, пакеты.

Этот дополнительный абсурд углубил его усталость.

Разговоры измотали его.

Послушать, так все здесь думали только о духовном: великая сцена, балеты Маэстро, слава русского балета. Все служили великому искусству. Все радовались приезду Беловой. Все считали ее большим дарованием. Все в едином порыве работали, чтобы превратить ее московский дебют в «Фее горы» в событие выдающееся. Ибо он шел прямиком на золотую скрижаль истории балета.