Елена Михалкова - Закрой дверь за совой

– Держите ваше «Вдохновение»!

Гройс так обрадовался шоколаду, что Ирма растрогалась.

– Хотите, я вам чаю сделаю?

– Хочу!

В благодарность Гройс рассказал, что значит «разгон на вынос» и поделился историей о том, как он сбывал телефоны «Верту» всем желающим по двадцать тысяч. Ирма смеялась и аплодировала.

– В конце концов, продал же Виктор Люстиг целую Эйфелеву башню, – скромно закончил Гройс. – Я не достиг его высот, но мне есть к чему стремиться.

Уходя, она забрала чашку, но оставила шоколад. Гройс незаметно сдвинул его под одеяло. Ему нужна была вся плитка, а не отдельные дольки.

Действовать предстояло быстро. Судя по всему, ему отпущено не больше суток.

«Я должен успеть».

Раньше закрытая дверь выводила его из себя, теперь же он благословлял ее. Прекрасная дверь, замечательная дверь! Главное – слепая. В ней не было стекла.

Еще днем он оторвал внутреннюю сторону обложки от многострадального Монте-Кристо и сложил из нее коробочку. Если знать, как правильно складывать, в тару из плотной бумаги можно наливать воду и она не протечет минимум пару часов. А если бумага с хорошей пропиткой клеем, то и дольше.

У Гройса не было воды. У него был хлебный мякиш, заваренный чаем.

Эту бурду он замешал еще в обед и спрятал под кроватью. Если бы Ирма вздумала прибраться в комнате или Чарли сунулся бы к заманчиво пахнущей плошке, все бы провалилось. Но ему повезло.

«Да, повезло, – думал старик, с усилием отрывая небольшой кусок простыни. – Должно же и мне в конце концов повезти».

За пару часов хлеб разбух, превратился в густую клеклую массу. Хлеб, особенно второсортный белый с правильной текстурой – удивительный материал. Гройс, по молодости лет неоднократно сидевший в тюрьме, кроме четок и шахмат, которые способен изобразить любой уважающий себя заключенный, пару раз мастерил обоюдоострые кинжалы. Резать таким кинжалом нельзя, но в качестве колющего оружия он незаменим в тюремных драках (и в отличие от настоящего ножа, без труда растворяется горячей водой).

Для ножа, допустим, требовалась цементная пыль, которой у него не было.

Но для клея достаточно хлеба и чая.

Гройс дважды протер размякшую пахучую массу через обрывок простыни, собирая то, что получилось, в ту же коробочку. Больше всего он боялся, что Ирма зайдет в комнату – ему не удалось бы скрыть следы своего преступления. Но она возилась на чердаке. Он слышал ее шаги над головой.

Интересно, что она там делает?

Мокрый кусок ткани он скомкал и сунул под подушку. Взял «Мизери» Стивена Кинга – она была больше по формату. Вырвал десять листов, разложил перед собой на кровати и принялся методично, зачерпывая пальцами, наносить на них импровизированный клейстер.

Хорошо, что Ирма не жалела хлеба. Если бы он съедал все, что она ему приносила, у него давно бы случилось несварение.

Смочив листы, Гройс сложил их внахлест и очень ловко свернул в длинную трубку небольшого диаметра. Для верности еще раз промазал стыки остатками клейстера. Теперь нужно время, чтобы пропитка затвердела.

Он немного сдвинул матрас и положил трубку на край кровати возле стены. Гройс обращался с влажной бумагой исключительно бережно.

– Только бы не смять, – бормотал он. – Только бы не смять…

Все. Пара часов – и будет готово.

Теперь второй этап. Здесь ему не обойтись без помощи Ирмы.

Гройс дважды отрепетировал, что предстоит сделать. Каждое движение, каждое слово.

«С Богом!»

Из комнаты донесся слабый, но требовательный звон колокольчика. Ирма расчихалась от пыли, но вниз спустилась ликующая, с целой стопкой вещей. Здесь были тонкие хлопковые косынки, пестрые платки, нашлась даже оренбургская шаль из козьего пуха.

– Что случилось, Михаил Степанович?

В комнате висел отчетливый кисловатый запах. Проклятый вонючка!

– Я хочу писать, – виновато сказал Гройс.

Ирма ногой придвинула ведро.

Старик поднялся, пошатываясь. Зашуршала одежда. Закончив свое дело, Гройс почему-то застыл на месте.

Ирма обернулась. Старик стоял со спущенными штанами, словно впав в забытье. Внезапно он лягнул ведро и пошел вокруг постели, покачиваясь, точно сомнамбула, глядя перед собой невидящими глазами и вытянув свободную руку.

Длины цепочки хватило на три шага. Целеустремленное движение Гройса закончилось, когда его дернул наручник. Старик рухнул и, уже упав, задел ногой кадку с фикусом.

Ирме было не до растения.

Выпучив глаза, она смотрела на зловонную желтую лужицу, разливающуюся по полу. Отвращение пригвоздило ее к месту. Тревожная лампочка мигала красным, отчаянно надрывались сирены: «Опасность химического заражения! Опасность химического заражения!»