Виктория Платова - Увидимся в темноте

Привыкли.

Нет, это был не ребенок. Кошка или кот.

Справедливости ради, животное мяукало не постоянно, иногда надолго затихало, и Катя благополучно забывала о нем. А потом посреди немоты и арктического холода снова начинался плач: кошка или кот жаловались на что-то, разрывали Катино и без того израненное сердце.

Последняя по времени ночь оказалась самой тяжелой. И даже не из-за мяуканья за стеной (на этот раз оно звучало тише, чем обычно), а из-за какой-то неизбывной тяжести в груди, предчувствия чего-то дурного. Непонятно только, с кем оно должно произойти – с Катей, Брагиным или со всем человечеством: вдруг таки не удержатся крупные геополитические игроки, и кто-то из них метнет прицельно ядерную бомбу.

Нет. Это частная история.

И главные роли в ней не обязательно должны играть Брагин или Катя. Дарси она тоже подойдет, путешествующей автостопом по Америке. Просто села бедняжка не в ту машину, а потом случился поворот не туда, и страшная хижина, затерянная в лесах Айдахо или Вайоминга, – и сценарной сказочке конец. Нет-нет, она желает Дарси только добра. Пусть спасется в самый последний момент, даже не подозревая, что спаслась.

Как в кино.

Оставаться в спальне, в одиночестве, нельзя.

Брагин проснулся сразу – стоило ей присесть на краешек дивана. И Брагин проснулся нежным: она уже и забыла, что это такое – нежный Брагин. Он успел обнять ее и покачать на руках (Катя даже не сопротивлялась этому), и они успели поговорить о кошке за стеной и о том, что хорошо бы навестить квартиру в соседнем подъезде и выяснить, что на самом деле происходит. И о завтраках в соседнем кафе – почему бы не возобновить эту забытую практику? И еще о каких-то мелких мелочах, навылет прошивающих семейную жизнь. Может быть, все еще наладится , – безвольно подумала она. А потом позвонил кто-то из оперов, кажется, Гриша Вяткин – с очередным самым сложным в мире делом, и Брагин немедленно засобирался на место происшествия.

А потом Катя услышала имя – Джанго. Как Джанго Рейнхардт, джазовый гитарист, но это не гитарист. Новый сотрудник, женщина. Брагин говорил о Джанго нехотя, как будто заранее в чем-то извиняясь, и при этом сразу сделался несчастным. Уж не Катя ли тому причиной?

Скорее всего.

Катя громко захлопнула дверь за уходящим Брагиным и спустя пару секунд осторожно приоткрыла ее – и услышала, как этажом ниже он с кем-то говорит по телефону: не совсем шепотом, но тихо или, скорее, интимно, чтобы не дай бог…

что?

Пошел ты к черту, Брагин.

И все твои будущие женщины, плодородные, черноземные и молочные внутри. Томящиеся в ожидании семени. Они тоже пусть идут.

Начало дня оказалось безнадежно испорченным, и оставаться в квартире было невмоготу, и поэтому Катя решила, что до работы успеет позавтракать. Спокойно посидеть где-нибудь в глубоко интеллигентной забегаловке – в какой угодно, потому что главная прелесть питерских забегаловок, кофеен, пончиковых и пышечных состоит в их названиях, а завтраки везде одинаковые. Ну, почти.

Она в очередной раз мельком пожалела, что так скоропостижно закрылись «Слоны и Пряники», то самое «соседнее кафе», а может, и хорошо, что закрылось. И их с Брагиным отношения пусть тоже закроются побыстрее.

Но сначала кошка. Или кот.

Уже спустившись вниз и подойдя к соседнему подъезду, Катя вдруг поняла, что в каком-то странном чаду и отупении последнего часа взяла не ту сумку. А сумка, с которой она всю последнюю неделю ходила на работу, осталась висеть на вешалке в прихожей вместе с банковским пропуском и кошельком. И, по уму, надо бы вернуться. Но именно в этот момент дверь подъезда распахнулась и выпустила на волю первую рабочую пташку или, скорее, хмурого дятла – мужика с узким, недовольным жизнью лицом. Несмотря на это глобальное недовольство, мужик вежливо посторонился, пропуская Катю в подъезд, и даже придержал дверь. А Катя подумала, что никогда не видела его раньше, как и всех остальных жителей (или большинство из них), – а ведь живут они в одном пространстве кучно и уже много лет.

Ничего, скоро пейзаж поменяется.

Катя еще не знала, что будет делать: вернется к родителям, на Васильевский, – или снимет квартиру. Скорее всего – последнее, она ведь взрослая девочка. А на Васильевском волей-неволей снова станет маленькой: попробуй не стать маленькой в собственной комнате, до сих пор забитой детскими книгами, игрушками (сентиментальная мама даже кукольный домик сохранила) и сморщившимися от времени плакатами «Спайс герлз».