Виктория Платова - Увидимся в темноте

– Каковы мои шансы, Бесики?

– А каковы шансы мужа?

– Что ты имеешь в виду?

– У них все серьезно?

– Я не знаю, – честно отвечает Катя.

– А муж – это тот, который как-то забирал тебя отсюда?

У Бесики все-таки прекрасная память. Полтора года назад, когда в воздухе еще даже не пахло предгрозовой Дарьей Ратмановой, Катя в очередной раз пришла на стрижку, укладку и мелирование. А потом неожиданно для себя осталась на маленький домашний праздник: бывшие бой-френды Бесики, дизайнер интерьеров Виталий Анатольевич и ландшафтный дизайнер Артем (теперь они вместе, высокие, высокие отношения!), получили вид на жительство в Норвегии. Плюшки, конфетки, домашнее вино и коньяк для девочек. Засиделись почти до полуночи, и за подвыпившей Катей заехал вызванный по телефону Брагин. Тогда-то они и увиделись с Бесики – в первый и последний раз.

– …Да. Тот.

– Н-уу… Простоват, на мой вкус. Нет порочной изюминки, – честно признался Бес. – Я бы на такого не клюнул. Тебе правду сказать или чтобы ты успокоилась?

– Я все равно не успокоюсь. Так что давай правду.

– Хорошо. Если она захочет – все будет как она захочет. Даже с такой стрижкой – бэ-эээ. А если нет – то нет.

Все будет как она захочет. Лучше не скажешь.

– Не обидел тебя, дорогая?

– Все нормально. Пострижешь меня?

– Так ведь уже постриг.

– Нет. Как ее бы постриг, если бы руки дотянулись.

– Точно все нормально?

– Да.

При Бесики она не может позволить себе расплакаться, заорать, вспороть обшивку профессионального кресла филировочными ножницами. Ни при ком не может. Ничего. Никакими предметами. Потому что Катя – образец рассудительности. Королева иронии и самоиронии и отрекаться от престола не собирается. Именно в качестве августейшей особы она собирается встретиться со старинным дружком Брагина – Лехой Грунюшкиным. Леха – тот еще прохвост и сводник. Пшют, фат, ферт, хлыщ, пижон. Но только таких, видимо, берут сейчас в продюсеры. О человеческой глубине Грунюшкина и говорить не приходится: в этот колодец и ведра не забросишь – проскребет по сухому дну, и все. А звона на весь Северо-Запад.

Катя почти уверена – именно Грунюшкин свел Брагина и Дарси: очевидно, устал смотреть, как Брагин мучается в браке. Подпихнул их друг к другу, устроил приятеля на мутную должность «консультант телепроекта» – а там уж как кривая вывезет. Катя еще не придумала, что скажет Грунюшкину (что бы ни сказала – все равно останется для него «свихнувшейся бабой»), но тут главное начать.

А там уж как кривая вывезет.

Впрочем, звонить Грунюшкину и унижаться перед ним не пришлось: Девчонка зачекинилась в районе площади Колумба на Манхэттене и на весь фейсбук объявила, что собирается пересечь Америку автостопом – с востока на запад, чтобы впоследствии осесть в Лос-Анджелесе и начать строить сценарную карьеру в Голливуде. Вдруг получится. Пока-пока, дорогие френды, до новых репортажей с колес.

В любом другом исполнении это выглядело бы дичью. Идиотской мечтой инфантилки о покорении Америки, над которой можно только похихикать. Но с Дарси все по-другому. Три тысячи двести семнадцать лайков. Сто пятьдесят три репоста.

«Если она захочет – все будет, как она захочет».

Универсальная формула.

Нет, Кате не стало легче после отъезда из страны молодого сценарного дарования. И дело было уже не в том, существовал ли роман в действительности или оказался плодом ее больного воображения. А в том, что Брагин был знаком с Дарси. И Дарси изменила его навсегда.

Настолько, что они больше не спят вместе. Изменившийся Брагин вылез из их общей с Катей икеевской могилы – с одинаковыми прикроватными тумбочками и одинаковыми ночниками с мультяшными жирафами на абажурах – и перебрался в гостиную. Объясняет это валом работы: дела, мол, идут косяком, одно другого сложнее. Вот и приходится зарываться в них по горло, уходить из дома рано, а возвращаться за полночь. И было бы самым настоящим вероломством не давать Кате выспаться толком.

Катя рисует ироничный смайлик – пальцем в воздухе.

Пусть так. Работа и прочее.

Это больше не волнует Катю. Ее волнует плач за стеной. За пять лет первые внятные звуки, оттуда донесшиеся. Иногда, правда, случалась тихая музыка, и про нее можно было сказать лишь одно: это – музыка. Однажды кто-то воспользовался дрелью. Но экзекуция дольше десяти минут не продлилась. И вот теперь – плач. Тихий и жалобный, а иногда – громкий и требовательный, так сразу и не понять его природу. Поначалу (очень недолго) Кате казалось, что плачет ребенок. Младенец. Худший из всех возможных вариантов, он лишь подчеркивает немоту их с Брагиным дома. Его стылый арктический холод, который с трудом переносят близнецы-жирафы на ночниках. А супруги Брагины ничего, держатся.