Виктория Платова - Увидимся в темноте

– …Не Ганичев, – сказал Леха. – Но типаж тот же. Только Ганичев в Питере сидит, а тот давно в Первопрестольную перебрался. От греха подальше.

– В смысле от Полины и ребенка?

– И от этого тоже. А также от общественного осуждения в гримерках и костюмерном цеху.

– А ты не осуждаешь?

– Ты же знаешь, Серж. Я никого и никогда не осуждаю. Не лезу в чужую жизнь. И в Полишину не лез, тем более что она не приглашала. А свои соображения по этому поводу всегда держал при себе.

– Мне-то можно. Давай расскажи.

– Особо нечего рассказывать. К тому времени, когда у ее сына болезнь проявилась, они уже разбежались несколько лет как. И прожили-то с гулькин нос, просто развод долго не оформляли. Это потом он оперативно все оформил и стал от алиментов бегать… Ну и донесли добрые люди, что сын, может, и не его. Что, мол, прежде чем денежку отслюнявливать, неплохо бы и экспертизу ДНК провести.

– Да уж. – Брагин желчно рассмеялся.

– Тут я негодую, конечно. Как и вся прогрессивная общественность. Но Поля сама виновата, не стала в суд подавать. Гордая. А вообще… Думаю, не любила она этого несчастного актера. Старого хрыча любила, а молодую восходящую звезду – нет. И замуж вышла после смерти Шапсая от тоски. Потому что работать уже не очень получалось. Что-то сломалось в ней. Так бывает.

– И железные яйца не помогли?

– Отвалились яйца.

Тут Леха Грунюшкин ошибался. Быть может, потому, что давно не видел Полину. А Брагин общался с Ветровой недавно, и месяца не прошло, – и помнил все в подробностях. И лицо страстотерпицы, и почти потустороннюю, глубоко запрятанную ярость: все, все должно было сложиться по-другому! Но сложилось так, как есть. И пес с ним, выживем. Надо будет – почку толканем на черном рынке, если другого выхода не останется. Но выживем все равно.

– Я слышал, она квартиру продала, чтобы лечить сына.

– Я тоже слышал, – не сразу отозвался Леха.

– В коммуналке теперь живет.

– И что?

– Ничего. – Брагин пожал плечами.

– Ну, конечно. – В голосе Грунюшкина послышались уязвленные нотки. – Нельзя было бросать на произвол судьбы, надо было помочь. Так я пытался, другие тоже. Деньги собирали, клинику нашли в Израиле, а еще – там же – специализированную школу. Но никто не обязан за взрослого человека пожизненно впрягаться. Что, не прав я?

– Прав.

– Честно говоря, я думал, она там осела, в Израиле. Не прижилась, значит. Вообще-то она нигде не сможет прижиться. Сумасшедшего как ни устрой, ему везде тяжело. А мальчишку жалко, конечно… Слушай, Серж. Может, ты мне телефон ее толканешь?

– Зачем тебе?

– На всякий случай. Меня шапсаевские сценарии интересуют. Вдруг у нее сохранились? Я бы купил. Даже задорого. Тем более ей деньги нужны.

– Насчет телефона не знаю. Но привет передать могу.

– Ладно. Сам раздобуду. И привет не передавай. Полиша – она человек своеобычный. Так что лучше ее врасплох застать. Больше толку.

– Учту.

Расставаясь, они пообещали друг другу увидеться вскорости снова, причем оба прекрасно понимали, что обещание не будет выполнено. В следующую контрольную пятницу – уж точно. А напоследок Леха наконец-то спросил:

– Так что произошло-то? Зачем вам вдруг Ветрова понадобилась? Что за дело?

– Сложное дело. Как-нибудь потом расскажу.

– Скажи хоть – для кино сюжет годный?

Как в кино, – изрек недавно судмедэксперт Пасхавер. И лучшего определения Брагин пока не нашел. Вообще в этом деле было слишком много кино, физически много: первая жертва, влюбленная в киноактера, и ее соседка по квартире, когда-то работавшая в киноиндустрии. И брагинский старинный приятель Леха Грунюшкин, близко знакомый с соседкой, что было невероятно само по себе.

Как в кино.

И даже случайно затесавшийся на помоечную стоянку с автомобильным вторсырьем минивэн «КИНОСЪЕМОЧНАЯ» – разве это не знак? А ведь Брагин до сих пор пребывал в ничем не подкрепленной уверенности, что именно с этой стоянки начался отсчет последних двух недель жизни бедной провинциалки Ольги Трегубовой.

Надо бы пробить телефон владельца минивэна. Так, для очистки совести.

– …Совсем негодный сюжет. Совсем.

– Жаль. А то мы в активном поиске историй. Меняем сценарный состав.

Брагин вдруг почувствовал боль в сердце, несильную, но саднящую, как если бы его мальчишеское сердце свалилось с велосипеда и ободрало коленки. Впрочем, их даже йодом заливать не пришлось – все прошло быстро и само собой.

– А старый куда подевался? – безразличным тоном спросил Сергей Валентинович.