Виктория Платова - Увидимся в темноте

Не противится. Просто оттягивает неизбежное. Насколько может.

– Съехала, угу. А документы кому оставила? Жильцам, с которыми в контрах была?.. Не видишь здесь камер?

– Нету их. Уже посмотрел. И даже знаю, о чем ты думаешь. Только не получается. Если все было именно так, как ты говоришь, – не получается.

– Почему не получается? – немедленно заупрямилась брагинская интуиция. – Очень даже.

– Был некий фургон, который прихватил девушку и отъехал никем не замеченный, так? Но девушка могла и не появиться. Ну, вот не захотелось ей поздним вечером, когда темень хоть глаз выколи, переться на помойку. И то, что она оказалась здесь, – чистая случайность. Шансы – пятьдесят на пятьдесят. Или семьдесят на тридцать не в пользу фургонетто. Все верно?

Брагин молчал.

– Ты сам знаешь, с кем мы имеем дело. Случайностей эта сволочь не допустит. От слова «вообще». Не там начинаем рыть, – покачал головой капитан.

Прав, прав был Гриша Вяткин. Брагин и сам понимал, что прав, и не понимал, почему его чертова интуиция так цепляется за это место. И откуда возникла железобетонная уверенность, что с ним связано что-то страшное. Не с тем, в котором они нашли девушку в горчичном пальто, – то была просто декорация, которую она уже не могла оценить. А вот здесь…

Здесь все и началось.

Стоило Брагину подумать об этом, как в кармане зазвонил телефон.

Ряпич.

– Приветствую. – Голос у эксперта-криминалиста был совершенно ровным, лишенным эмоций, как у механического человека из старой версии gps-навигаторов. – Отпечатки сличил, ничего общего с отпечатками сегодняшней жертвы.

Вот и все.

– Спасибо, Володя.

Поменьше желчи, Сергей Валентинович. Бедняга Ряпич не виноват в том, что конструкция, тобой возведенная, рушится на глазах. А все потому, что была шаткой изначально. Возведенной на бумажном фундаменте счета-извещения. А ты и повелся, дурачок.

– Есть еще кое-что. Я тут проверил на всякий случай… Так вот. Эти отпечатки совпадают с апрельскими отпечатками.

О чем вещает ему механический голос? Не совсем понятно.

– Что-то я в толк не возьму…

– Получается, девушка, которую мы нашли в апреле… До сих пор неопознанный труп. Это она и есть. Ольга Трегубова.

Ряпич произнес еще несколько фраз, но Брагин уже не слышал его. Он как будто ослеп и оглох. Превратился в беспомощного маленького мальчишку, запертого в подвале, в кромешной темноте; и малыш точно знает, что в подвале он не один. Совсем рядом – бесформенное, ужасающее нечто, способное разорвать на части, если пошевелишься.

– Ошибки быть не может?

– Обижаете, Сергей Валентинович. Я, конечно, отправлю собранные биоматериалы в лабораторию, но и без этого картина предельно ясна.

– Значит, так. Теперь…

Брагин и сам не понимал, что делать теперь, когда все так неожиданно усложнилось. С самого начала эта Серия была не похожа на большинство серийных преступлений, с которыми сталкивался и он, и некоторые из его коллег по следственному управлению. Альтистом двигала не только жажда убийства, которую нужно утолить во что бы то ни стало.

Что-то еще.

Что-то, что заставляло изготавливать одинаковые восковые маски для своих жертв. Пока их две, но Брагин почти не сомневался – будет больше. И разные выражения одинакового лица – не просто так. Это не вызов, как сдуру подумал Сергей Валентинович. Некого вызывать. Альтист изначально не видел равных себе. И теперь не видит. Он так уверен в собственном превосходстве, что посылает им почтальона в горчичном пальто. Одна мертвая девушка передает привет от другой мертвой девушки. Не шевелись, малыш, сиди смирно в своем подвале, а то чудовище тебя сожрет.

– Теперь – что? – поинтересовался Ряпич, все еще висевший на другом конце провода.

– Что обычно. Отчет…

– Уже составил.

– Завтра утром загляну к тебе.

– Угу.

Ряпич отключился, а Брагин все стоял и стоял с телефоном, прижатым к уху. Картина – глупее не придумаешь.

– Ну, чего там? – спросил Вяткин.

– Отпечатки, которые Ряпич снял в комнате, действительно принадлежат Ольге Трегубовой. Но мы нашли ее не сегодня.

– Да? – капитан хмыкнул. – А когда?

– В апреле. Неопознанная апрельская жертва – Ольга Трегубова.

– Лихо. Твою же мать.

Лицо у Вяткина словно опрокинулось, и на нем застыло выражение детской беспомощности и какого-то неизбывного – детского же – отчаяния: еще один подвальный сиделец. Добро пожаловать в команду, сосунок.