Ольга Володарская - Осколки хрустальной мечты

Поднявшись на четвертый этаж и отперев дверь, Окси зашла в прихожую и втянула носом воздух. Квартира, как все, имела свой запах, и он ей нравился, напоминал мучной. Возможно, обои тут клеили на клейстер, поэтому он и появился. Ремонта квартира не видела пусть не семьдесят лет, но сорок точно. Будь она Оксаниной, та привела бы ее в относительный порядок. Хотя бы покрасила окна, дощатый пол, двери. Те же обои сменила. Но хозяин квартиры ничего не хотел менять. Ему она нравилась в таком виде, в каком досталась от деда.

– Оксана, ты? – донеслось из комнаты, именуемой залом.

– Кто ж еще? – ответила она.

– А что так рано?

– Сейчас расскажу.

Она разулась и сунула ноги в тапки. В них не было необходимости – пол теплый и чистый (она об этом заботилась), но это так уютно и мило ходить в домашней обуви.

– Принеси, пожалуйста, попить, – снова донесся чуть хрипловатый голос.

Окси зашла на кухню, сполоснула руки, налила воды из графина и проследовала в зал.

Это было самое большое помещение в квартире, где-то двадцать два квадрата. Но свободного пространства в нем кот наплакал. Разнокалиберная мебель громоздилась у стен, а у окна стоял широкий диван, на котором лежал мужчина.

Его звали Костей, и с Окси они дружили с детства.

Познакомились, когда ей исполнилось шесть, а ему уже перевалило за восемь. Она сидела за широким креслом, играла. На день рождения ей подарили пупса в кружевном конвертике и пластмассовой коляске. У него двигались ручки и ножки, голова вертелась и глазки закрывались. Шик, а не игрушка. Ни у кого больше такой не было. Поэтому Оксана и спряталась ото всех, чтобы насладиться подарком, пока его не отняли. В детском доме либо все общее, либо принадлежит тем, кто сильнее.

Наедине с пупсом девочка смогла провести не больше двадцати минут. Ее нашла восьмилетняя Катя и отобрала игрушку.

– Зачем она тебе? – расплакалась Оксана. – Ты уже большая!

– А вот зачем, – ответила та, оторвав пупсу голову.

– Я все Надежде Ивановне расскажу!

– Только попробуй! И я тебе тоже башку откручу.

Обливаясь слезами, Оксана выбралась из-за кресла и побрела в спальню. По дороге встретила Костю. Он был новеньким. От мальчика отказались приемные родители, и он только начал обживаться в их детском доме.

– Чего ревешь? – спросил он.

Оксана показала растерзанного пупса.

– Было бы из-за чего, – фыркнул Костя. – Давай починю.

Вечером он вернул ей игрушку. Костя примотал голову к туловищу клейкой лентой и велел спрятать пупса. Она так и сделала.

…Тогда у Оксаны появился первый и единственный друг.

Костю, как любого новенького, принимали в штыки. Оксана сама с этим столкнулась. До четырех лет она находилась в специнтернате. Но когда она начала ходить, ее перевели в обычный, чтоб не занимала чужое место. И ей пришлось ох как не сладко. Равно как и Косте. Будь он сильным, отстоял бы кулаками свои права. Но мальчик не умел драться.

Его, полуторагодовалого, усыновила приличная пара: дирижер и балерина. Женщина сама рожать не хотела, чтобы не портить фигуру, а ребенка требовал муж. И они взяли готового. Костя был худ, длинноног, белокож, златокудр. Из такого мог вырасти замечательный артист балета.

Матушка с воодушевлением взялась за обучение Кости. Гимнастика, растяжка, ритмика с первых дней нахождения в новой семье. В два с половиной несложные балетные партии. Она готова была поставить Костю на пуанты в три, но строжайше запретил ортопед. У мальчика был талант, но невыдающийся. Пластичный и музыкальный, он неплохо танцевал, но не более. Лучше, чем многие, но хуже, чем исключительные. Матушку это раздражало, но она успокаивала себя тем, что и сама в детстве была не самой одаренной. Однако огромное желание танцевать и упорство в достижении цели помогло ей стать примой городского театра оперы и балета. Жаль, у Кости не было ни того, ни другого. Ему хотелось играть с машинками, смотреть мультики, просто носиться по дому, а не заниматься у станка. Балет его не увлекал. Он занимался им, потому что заставляли. Из-под палки. Но не капризничал, не желая расстраивать маму.

Возможно, она вырастила бы из него гениального танцовщика, если бы не семейная драма… От стареющей примы муж ушел к юной, девятнадцатилетней (позже он бросил ее ради более «свежей») балерине. Костина мать рвала и метала. Она пошла на усыновление ради него, а этот старый кобель взял и бросил их… Ей всего тридцать пять, а ему под пятьдесят, и все туда же…