Елена Басманова - Тайные пороки

— Вот как? Я не сержусь! И все понимаю! Вот если б у меня было какое-нибудь редкое имя, вы бы сразу его запомнили! Мамелфа, например, или Препедигна. Но меня зовут Мария. Мария Васильевна.

— Так мы с вами тезки! — преодолев неловкость, воскликнул Самсон. — Почти как брат и сестра: Васильевич, Васильевна…

Молодые люди стояли, глядя друг на друга, и смеялись, не обращая внимания на прохожих.

— Что же мы? — кокетливо-укоряюще покачала головкой Мария. — Надо идти. У вас есть какие-то дела?

— Дела подождут, — галантно ответил Самсон, устремляясь следом за своей новой знакомой. — А вы далеко живете?

— Нет, на Николаевской, возле Троицкой церкви. А вы?

— А я квартирую в Графском переулке, — ответил уклончиво Самсон, стесняясь признаться самостоятельной и привлекательной барышне, что его приютили в редакции журнала и живет он там на птичьих правах, под крылышком редакторши. — Вот вы какие-то странные женские имена назвали… Я, например, в жизни вообще ни разу не встречал людей с такими именами. Они, наверное, только в святцах и остались.

— А вот и нет, — Мария Васильевна, семеня рядышком, обратила румяное личико к своему спутнику, — я знала одну Мамелфу, жену купеческую, она очень гордилась своим именем. Мой папа в юности давал ее детям домашние уроки. А еще одна девушка, она со мной на курсах училась, хоть и называла себя Полиной, а крещена была Препедигной.

— Тоже петербурженка? — игриво уточнил Самсон.

— Нет, приезжая, из Пскова. Но она курсы бросила и собиралась выходить замуж… Давно ее не видела. С полгода.

Самсон смолк. На дальнем плане его создания тлела мысль о госпоже Май, которая сегодня или завтра утром непременно потребует от него отчета: посетил ли он место жительства обманутой невесты Препедигны Толмазовой? Он искоса посматривал на мадемуазель Жуковскую — неужели это случайное знакомство даст ему возможность узнать побольше о невесте покойного Хрянова? Неужели подруга Марии Васильевны и несчастная невеста — одно и то же лицо? Но почему же тогда она приехала из Пскова, а не из Саратовской губернии, как говорил шафер? Или это две разных девушки?

Самсон вынырнул из задумчивости и поспешил задать очередной вопрос:

— А у вашей подруги, наверное, и фамилия была необычная?

Мадемуазель Жуковская мило улыбнулась, приоткрыв косо поставленный верхний зубок:

— Вовсе нет. Фамилия у нее была очень простая — Мендель. Полина Мендель. Но я смотрю, вас более заинтересовала моя мифическая подруга, чем я?

Самсон покраснел.

— Простите, милая Мария Васильевна, — нежно ответил он, — мне так хорошо рядом с вами, так приятно с вами болтать, что и ни о чем серьезном говорить не хочется.

— Я понимаю, — посочувствовала барышня, — вы беспокоитесь о друге. Но вот мы и пришли. Благодарю вас. Приятно было познакомиться. Если потребуется моя помощь — хороший невропатолог, — звоните, номер найдете в телефонной книге.

Барышня приподнялась на цыпочки, легко коснулась губами замерзшей щеки Самсона и, повернувшись, вбежала в парадные двери дома.

Самсон помедлил с минуту, но мороз напомнил о себе и погнал его дальше. Он направился к ярко освещенному храму, высокому, облицованному желтым глазурованным кирпичом, с изразцовыми иконами по фасаду. Служба еще не закончилась. На паперти храма толпились нищие. Самсон, сняв шапку, перекрестился на купольный крест, затем на надвратную икону и двинулся вдоль храмовой ограды, облепленной нищими. Но его остановил городовой.

— Дальше нельзя, — сказал он.

Самсон взглянул через плечо стража порядка и увидел, что часть приоградного пространства освобождена от сирых и болезных. И посредине освобожденного участка — коленопреклоненный человек в потрепанной одежонке. Рядом с ним — невысокий элегантный господин в бобрах, лицо бледное, словно напудренное, над верхней губой — черные атласные усики. Вальяжно покачиваясь, он играл тростью с серебряным набалдашником, на его ярких губах блуждала приятная улыбка. А за элегантным господином, с другой стороны тротуарной проплешины — еще один городовой.

Прохожие обтекали запретное пространство, даже не пытаясь роптать. Для Самсона такое зрелище было в диковинку, он во все глаза смотрел на одинокого старца. Бедняга одет был едва ли не в лохмотья. Кудлатая голова обнажена, волосы седые или заиндевелые. Шапка валялась тут же, на земле. Колени его, видимо, уже примерзли к земле. Ладони в рукавицах тоже лежали на тротуаре. Лбом мужик упирался в каменно-ледяную твердь.