Александр Охотин - Почка на экспорт

Куда же подевались Хохлов с Павлом Валентиновичем? Могли бы и предупредить. Но, судя по доносившемуся из коридорной ниши смеху, я пал жертвой хорошо обдуманного заговора. Наташа сильно ошиблась вчера, назвав меня добрым. Я злой, очень злой, особенно когда становлюсь по утрам объектом нелепых розыгрышей.

Я решительно направился к Хохлову.

— Александр Михайлович, вам сколько лет?

— В апреле сорок стукнуло. Ты ведь был на юбилее, забыл разве? А как Леночку потом до дома провожал, помнишь хоть? — всё ещё не мог просмеяться Хохлов.

Вспоминать ошибки давно минувших дней не входило в мои планы.

— Не помню, — отрезал я. — И вообще, это к делу не относится. Хочу только сказать, что в вашем возрасте надо уже быть солиднее, пора прекратить глупые шутки.

— В каком таком возрасте? — опешил Хохлов. — Я ещё далеко не старик, верно, Павел Валентинович?

Михалыч очень не любит, когда ему напоминают, что он уже не мальчик. В этот момент дверь ординаторской приоткрылась, и оттуда появилась улыбающаяся Леночка, давая нам знать, что показ мод на сегодня завершён. Она, к моему великому сожалению, была уже совершенно одета.

— Зря вы, Саша, обижаетесь, — вмешался вечный миротворец Павел Валентинович. — Мы хотели вас остановить, но вы так спешили…

Что было, то было.

— Ладно, чего уж там, — проворчал, дав себе зарок больше никогда не врываться в кабинет без стука. — Пошли, что ли, на пятиминутку?

Утреннее совещание, как обычно, началось с того, что шеф оглядел нас, и произнёс:

— Все собрались? Тогда начнём. Сегодня операционный день. Поэтому предлагаю ещё раз обсудить больных, готовящихся к операции. Александр Александрович, вы готовы сегодня работать по новой методике, предлагаемой москвичами?

Я, в общем-то, был готов. Сегодня и впрямь предстоял непростой день, на мою долю придётся две операции, в обоих случаях надо работать не старым, проверенным методом, а по новому, менее травматичному для тканей, разработанному в Москве. Из врачей нашего отделения только я, будучи на курсах усовершенствования, участвовал в подобных операциях. Так что мне, как сказал Бакутин, и карты в руки.

Представление больных и обсуждение деталей продолжалось ещё полчаса. Затем мы отправились в операционную. Ещё в студенческие годы я усвоил для себя хорошую привычку: во время работы думать только о работе. Поэтому в операционной меня не отвлекают обычно ни зубоскальство неутомимого Хохлова, ни невнятное бормотание Павла Валентиновича. Но почему-то в этот раз, когда особенно требовалась полная сосредоточенность, в голове постоянно вертелись обрывки вчерашнего разговора с Наташей, Костино лицо в обрамлении белых бинтов и сиротливо багровеющая на сером асфальте почка.

Из-за этого работалось тяжело, к тому же вторая операция осложнилась кровотечением, я долго не мог поймать в ране фонтанирующий сосуд, потел, нервничал, и когда всё, наконец, было кончено, вздохнул с облегчением.

Оглянувшись вокруг, я увидел незаметно появившегося в операционной Бакутина. Он, оказывается, всё это время наблюдал за моими действиями, но вмешиваться не счёл нужным. Что ж, и на том спасибо.

Павел Валентинович тоже устал. Это было видно по его побледневшему лицу, покрытому крупными каплями пота. Судя по его сочувственному взгляду, я выглядел не лучше.

Мы вышли из операционной и принялись размываться.

— Тяжело сегодня пришлось, — произнёс я, испытывая дикое желание закурить.

Последнюю сигарету я выкурил больше четырёх часов назад. Появилась мысль бросить дурную привычку, но, не задержавшись в голове надолго, повертелась и снова куда-то упорхнула.

— Да, нелегко, — подтвердил он. — Что ж, техника операции до конца нами не отработана, методика свежая. Дальше будет лучше.

— Павел Валентинович, а виварий ещё функционирует?

— Нет, — ответил вместо него появившийся в дверях Бакутин. — Там вам нечего делать. Если хотите, можете походить к судебникам, поработать на трупном материале.

— Так и сделаю, — пообещал я, направляясь к выходу и чувствуя спиной тяжёлый взгляд шефа. В ординаторской я включил чайник, плюхнулся в кресло и наконец-то с наслаждением закурил. Почему Бакутин так резко реагирует на упоминание о виварии? Что за причины толкают его проводить там время поздними вечерами? И что, если Наташа попросту ошибается? Надо будет расспросить её ещё раз повнимательней. Заодно не мешало бы узнать, что за «скорая» вертится у вивария. Что-то слишком много в последнее время появилось вопросов, на которые я не могу найти ответ.