Любовника Ниловой, Егорова Петра, Высик уже допрашивал в самом начале следствия - и отпустил с миром. Тот был перепуган, твердил, что ничего не знает. Поскольку тогда не имелось намеков, что Нилова ведет двойную жизнь, и выглядела она случайной жертвой, Егорову вполне можно было поверить. Теперь Высик опять его вызвал.
Егоров отличался простодушным цинизмом мужика, считающего, что у женщины можно без зазрения совести взять все, чем она готова с тобой поделиться. Он был из тех, кто не видит ничего дурного в том, чтобы подвизаться приживальщиком и обиралой у баб-переспелок, готовых многое, если не все отдать за мужскую ласку, которая в их жизни может оказаться последней. Вполне откровенно он перечислил Высику все, что ему перепало от Ниловой. Кормила на славу, и на опохмел после многотрудных любовных ночей (а угодить ей было непросто, она все соки выжимала, и тут без водочки не обойдешься, да и она себя водочкой подогревала, чтобы больше во вкус войти) всегда имелось. Ну, там, пальтецо новое ему справила, шапку. Насчет других мужиков не знает, но почти уверен, что больше у нее никого не было. По карману бы не потянула еще кого-нибудь содержать. Она меру знала, чтобы не провороваться. Насчет Харькова? Кстати, начальник, насчет Харькова она упоминала, но, хоть убей, не помню, что и по какому поводу. Кажется, сахар она получала прямо с Харьковского завода, по договоренности, а не через базу - так сахар дешевле выходил, и разница Ниловой в осадок выпадала. Но он этой механики не знает, с накладными и прочим. Кажется, и велосипеды харьковские она таким же образом получила, тоже приварок поимев. Ему предлагала, но ему велосипед ни к чему...
Эх, подумал Высик, не достался в итоге этот сахар никому - во всяком случае, последняя его партия. Налетчики в слепой ярости распотрошили и мешки, в числе прочего, истоптали все высыпанное оттуда.
Если бы ему сейчас допросить Егорова. Кто тогда ведал, что за всеми этими крутыми разборками замаячит Свиридов? Держа в уме Свиридова, он бы по-другому задавал и другие вопросы - и в ответах сумел бы углядеть другой смысл. Но тут ничего не попишешь. Забрали у него Егорова. Районные власти крепко взгрели Высика за нераскрытые убийства. Им нужен был козел отпущения - и нагрянувший опер увез Егорова в район, где, как сообщили Высику, тот сознался и в убийстве трех харьковчан, и в других злодеяниях. Высик попробовал подать в письменном виде свое личное мнение, что Егоров не виноват, однако его так приструнили, что только держись. И версию о сшибке двух банд отмели с порога. «У нас что, Америка, где мафиози друг в друга стреляют?» Запретили даже думать об этой версии, не то что ее разрабатывать. Он, конечно, направил сообщение в Харьков, чтобы проверили состояние дел на том сахарозаводе, откуда к Ниловой ехали мешки. Там вроде бы тоже кого-то посадили. По своей воле привлекли к ответственности или под давлением начальства, Высик так и не узнал. Во всяком случае, никакой информации больше из Харькова не поступало, в том числе и по трем погибшим. Посчитали дело закрытым, чтобы не иметь головной боли? Вполне вероятно. У нас, мол, нет всяких там гангстеров с автоматами, которые страну промеж себя делят по территориям и устраивают побоища прямо на улицах...
Только Никаноров изредка присылал весточки. Стоило появиться малейшему подозрению, что те или иные обстоятельства или характеры причастны к их общему делу, как он спешил известить Высика. Высик проверял, но попадания в цель не случалось ни разу.
Мысли о прерванном не по его воле расследовании тяготили его. Он понимал, что объявить Егорова убийцей, чтобы успокоить народ, - это не выход, и что настоящие убийцы еще заявят о себе. Смущала и странная подвешенность его положения: с одной стороны, он не должен был заниматься раз навсегда закрытым делом, тратить на него силы и время, а с другой - для собственного спокойствия был обязан докопаться до истины.
«Призрак» объявился опять двадцать девятого апреля, в годовщину уничтожения банды. Видели его под вечер, близ площади, где шла подготовка к праздничному первомайскому гулянию, - и видели многие. Слухи загудели по округе, сразу ставшей напоминать развороченный улей: о том, что видели «призрак» хоть и в некотором отдалении, но очень ясно, и он словно не шел, а парил над землей, и вдруг растаял без следа... И много еще ярких подробностей, порожденных разгоряченным воображением. Высик в сверхъестественную природу «призрака» не верил, но разделял дурные предчувствия многих, что праздник вполне может оказаться подпорченным.
Читать дальше