Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

– Я еще удивлялся, когда ваш табель смотрел послужной: папа – профессор РГГУ, такая семья известная интеллигентная московская, дворянские корни, либеральные взгляды потомственные… и в нашу профессию.

– Я брал пример с вас. Еще в школе Оямы Кекусинкай. Но вы тоже свой печальный долг телохранителя исполнили. И вы не уберегли своего шефа. Я-то на фонд работаю сейчас. А вы… завтра закроют этот дом на озере, продадут с молотка, все разбредутся, куда вы пойдете?

– В бочку, как Диоген, – Циклоп глянул на притихшую Катю. Улыбнулся ей уголком губ. И сделал такой жест рукой – изящный, как у фокусника, словно что-то в воздухе поймал. Раскрыл кулак, предлагая.

На ладони на выбор – леденец в прозрачной обертке и орешки васаби, зелененькие, тоже в прозрачной обертке.

Катя вдруг поняла – ее здесь угощают, это что-то типа ритуала в доме, где отравитель . И Макар с кофе… и Дроздов… если возьмешь подношение, значит, установишь контакт, показывая, что доверяешь и не боишься. Она взяла орешки васаби.

– Спасибо, Иван Аркадьевич, – развернула обертку и сунула все сразу в рот.

Слезы из глаз! Чертов васаби!

Циклоп протянул леденец Мамонтову. И тот принял подношение.

– У всех спрашиваем сначала, – Катя решила прервать их пикировку, – возможно ли такое, что ваш шеф сам покончил с собой?

– Нет. Исключено. Он слишком смерти боялся.

– Значит, убийство. Но вы такой профессионал. Вы просто не можете все это не просчитывать, не обдумывать. У вас ведь наверняка уже есть версии – девять дней прошло с его смерти. Есть подозрения?

Дроздов пожал плечами.

– Поделитесь с нами, – попросила Катя.

– С какой стати?

– Разве вы не хотите, чтобы убийца вашего шефа был пойман?

– Вами? Страховым фондом? И чтобы Макар получил страховку за отца?

– Я думала, что вы с нами захотите сотрудничать, вместе искать убийцу.

– Тот же вопрос – с какой стати?

– Потому что вы здесь особенный, – Катя сказала искренне, что думала. – Вы на других не похожи.

– Не льстите, коллега. Вы красивы и умны, и кое-кто здесь уже взял это на заметку. Но таких, как я, лесть давно уже не берет.

– Он был ваш шеф и ваш друг. Я думала, вы как никто хотите справедливости. Потому что и с вами когда-то поступили несправедливо.

– Против кого я буду вам помогать? Против сына, которого он обожал? Против его невестки, родившей ему любимых внучек? Против его любимой племянницы? Против старой подруги, прошедшей с ним огонь, воду и медные трубы? Против несчастного юродивого, которому он спас жизнь? Против его компаньона, что помогал ему прятать концы в воду и обходить рогатки? Нет, коллега. Исключено.

– А против себя поможете? – спросила Катя. – Вы ведь тоже в списке.

– Ну, против самого себя – так и быть. Давайте.

– Ладно, мы поняли, Иван Аркадьевич, – подытожил Мамонтов. – Не быть нам союзниками в этом деле. Но рассказать нам о ваших домочадцах вы же можете?

– Про кого вам рассказать?

– Про Тутуева, бывшего губернатора Ахтырской области, – выпалила Катя. Ей давно уже не давал покоя этот странный персонаж. – Он что, правда был губернатором?

– А то, – Дроздов кивнул. – Самым настоящим. Из тех, кто был всем и стал ничем. Как, впрочем, и Савва, как и я… Вы же так о нас думаете, вы, молодые. Мы с Саввой обсуждали это не раз. То, как быстро из сынов Отечества превращаются в пасынков. Как мало для этого нужно. Как необратима эта метаморфоза. И сколько их таких, пасынков Отечества, – не счесть. Когда из всесильных, облеченных властью в мгновение ока превращаются в лишних людей. Не нужных уже не только Отечеству, но и своим близким – детям, семье. Превращаются в обузу, балласт, в этакий тормоз, камень на шее, что так хочется скинуть. И никто уже не помнит заслуг, что ты совершил на благо Отечества, чем жертвовал, что сам потерял… И это примета не только нашего времени, так и раньше было, – он обернулся к Мамонтову. – Когда вы еще садились на горшок, коллега, а я, высунув язык, бегал вдоль контрольной следовой полосы новобранцем на границе, уже мололи эти беспощадные мельницы богов – сыны, пасынки, тени и прах. Не помните эпопею с памятником?

– Каким памятником? – спросила Катя с любопытством.

– Царю Ивану Грозному. Был такой бзик патриотический несколько лет назад – ставили всем памятники и возлагали цветы чуть ли не каждые пять минут. Эдичку Тутуева – губернатора – этот мейнстрим тогда не обошел стороной, и он вознамерился прославиться и воздвигнуть в своем Ахтырске волжском памятник Грозному. Слепили они этот памятник, финансирование выбили, но начался вселенский хай – кто за, кто против памятника. Поднялись потомки Ахтырской орды, написали в прокуратуру жалобу – мол, губернатор продавливает геноцид, возвеличивание губителя государственности и славы татарского народа – это из оперы «Казань брал, Астрахань брал». Ахтырск тоже брал. И там, по летописям, всех этих ордынцев бедных войско Грозного вырезало в одну ночь. Эдичку начали нещадно травить в прессе и соцсетях. Он стал отбиваться всеми лапками. У него уже тогда с психикой что-то странное творилось, но никто еще не замечал. А потом он собрал пресс-конференцию и пламенно начал кричать журналистам, что не убивал, ну не убивал царь Иван Грозный сына своего, потому что как раз в то время поехал царь на саночках в Санкт-Петербург, – Дроздов глянул на Катю. – Ну бывает, перепутал исторические факты. Царя Петра с царем Иваном – мало ли их, царей-то, да? И в Академии при Президенте такому не особо учат, это же школьная программа. Что началось! Приехал полпред разбираться лично – потому что такой резонанс на всю страну, такой скандалище – все ржут над губернатором Ахтырской области, моральный ущерб нанесен власти, партии… В Кремле кому-то плохо с сердцем стало. Короче, приехал полпред. И нет бы Эдичке покаяться – я, мол, оговорился, перепутал, уж простите. Нет, он стал упорствовать, отстаивать свои слова, а когда полпред его идиотом обозвал, то он послал далеко и надолго…