Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

– Парень, сними пиджак, повернись.

Мамонтов выполнил приказ. Катя поняла – Дроздов хочет быть уверен, что у «фонда» нет ни кобуры под пиджаком, ни ствола.

– Но это не я его убила! – снова истерически выкрикнула Гала.

– Когда ты дала яд, в чем? – спросила Катя, глядя в дуло пистолета.

– Когда пришла просить прощения… – всхлипнула Гала. – В тот самый день… принесла ему в кабинет кофе в термокружке. Он выпил. Мы помирились. Я сказала, что согласна все подписать, все вернуть.

Термокружка… кофе… дары Вакха…

– Гала, молчи, – тихо попросил Дроздов.

– Нет. Я все скажу. Потому что это не я его отправила на тот свет. Его же вытошнило! И там был еще какой-то яд, что Меланья дала! Его вытошнило! Он бы не умер, – Гала прижала руки к груди. У нее была истерика – от страха, от того, что ее поймали, но только не от раскаяния, нет. – Он бы не умер! Я видела, как его тошнило в ванной. Я все видела. Его наизнанку дважды вывернуло. И мой яд из него вышел! Но Лариса сказала, что надо ехать утром в клинику, провести полное обследование, сдать анализы. Я испугалась, что они в клинике обнаружат следы яда, и я… я все рассказала ему! – она ткнула в сторону Дроздова. – Я все, все рассказала ему! Я ему призналась, потому что я смертельно струсила… Но я не просила его убивать дядю! Он сам, сам меня расспрашивал обо всем и сам забрал у меня остатки яда. Я даже дозы точной не знаю! А он все знает о таких вещах. Он же профи. Дяде вроде как легче стало, и они… Вы сидели в библиотеке вдвоем. Я видела из-за двери. Вы пили коньяк… Это ты ему в коньяке дал яд! Ты отравил его!

Библиотека… шахматы… гравюра «Чтение Положения 19 февраля 1861 года»… столик на колесах, где так много всего – пей не хочу…

– Я сделал это ради тебя.

– А я с тобой расплатилась. Ты же получил то, что хотел больше всего на свете – меня. Я спала с тобой. Мы в расчете. Но теперь, когда все это выплыло наружу, – каждый сам за себя.

Ни один мускул не дрогнул на лице Дроздова при этих ее словах.

– Ладно. Так и будет. Теперь уходи отсюда. Проваливай, – он кивнул на дверь. – Подождешь снаружи. Потом, когда я выйду, пойдешь на озеро. Сядешь в лодку. Переплывешь на ту сторону и вызовешь полицию. Скажешь, что спаслась, что я хотел и тебя убить. А о том, что рассказала сейчас им, больше никогда никому не проболтаешься.

Гала выслушала его, боком прошмыгнула к двери. Глянула на Катю, на Мамонтова. На пистолет в руке Дроздова. Выскочила вон. Дроздов ударом кулака загнал высаженную дверь назад, заблокировав выход из спортзала. А потом… сунул пистолет за пояс.

– Иван Аркадьевич! – у Кати как гора с плеч свалилась.

Однако…

– «Кольт»-травматик. Убить из такого нельзя, – просто сказал Циклоп. – А я вас убью. Живыми отсюда не выйдете.

– В полиции все знают. Они будут здесь с минуты на минуту, – объявил Клавдий Мамонтов.

– Отлично. Только вас уже не будет на свете. Ни вас, ни ваших показаний, ни того, что услышали от нее. Останутся только мои показания. А девочка промолчит. Я один за все отвечу. Сам.

– Хочешь все на себя взять? – спросил Мамонтов.

– Плохо слушал меня на семинаре, парень. В критической ситуации, когда обстоятельства против, охрана погибает, защищая клиента, – произнес Дроздов. – Главное правило работы. Я волосу не дам упасть с ее головы, поняли? С нами со всеми – со мной, с Саввой и с другими, такими как мы, давно уже покончено. Кто этого еще не понял из нас, тот поймет в ближайшие три-четыре года. Мы – уже ничто. Балласт. А она… она должна жить. И жить счастливо. Так, как она хочет – в достатке, в комфорте до конца своих дней.

– Гала только что на наших глазах отказалась от вас! – воскликнула Катя. – Предала вас! Из трусости! Из подлости предала! Вы собой готовы пожертвовать, вы убили человека ради нее – своего друга, своего работодателя, а она бросила вас! Она никогда, никогда вас не любила!

– Савва сам бы собой пожертвовал, коснись это Макара. А я пожертвовал им ради нее. Выбор был невелик – либо она, либо он. Если бы в клинике сделали анализы и нашли следы яда, Савва все понял бы. Он же был умный человек, опытный, столько работал в госструктурах. Он бы все понял сразу. И он бы никогда не подумал, что это Макар сделал или Меланья, – Дроздов печально усмехнулся. – Он бы никогда не подумал на меня. Не подумал бы на Ларису. Остальные не в счет. Он бы сразу связал все нитки: оставалась только она – Гала. Он бы уничтожил ее. Не простил бы ей. После того как его предали самого, он все мог простить, только не предательство близкого, любимого человека. Он не просто бы все у нее отобрал, он бы ее убил… я знал его лучше других. Мне пришлось сделать свой выбор. Поверьте, это было непросто. Но я отвечу.