Мария Воронова - Жертва первой ошибки

На душе было кисло. Он не спрашивал у Глаши подробности, но предполагал, какая именно авария унесла жизнь ее родителей. Слава богу, массовая гибель людей на производстве у нас редкость. Тогда тоже все списали на грубое нарушение техники безопасности самими сотрудниками, настоящие виновники избежали наказания, а близкие не получили никаких выплат.

Да дело, наверное, и не в деньгах. Может быть, знай Глаша, что родители ушли не по собственной неосторожности, а стали жертвой трагического стечения обстоятельств или халатности руководства, ей было бы немного легче пережить их смерть.

А так, думая, что это папа своей беспечностью убил себя и маму, Глаша оказалась на грани нервного срыва, ей даже пришлось ходить к врачу.

Да Федор и без нее знал, что покрывать истинных виновников подло и даже гнусно, но знал и то, что все равно сделает так, как его попросят.

Ему казалось, раз он сознает, что сволочь, то не такая уж и сволочь. А ведь для жертв нет разницы, что он о себе думает. Им важен результат и совершенно все равно, испытывал ли прокурор угрызения совести или нет.

Раньше он хоть был верный семьянин, а теперь вообще стало не за что зацепиться.

Решив, что выезд на место происшествия – убедительное алиби для жены, Федор поехал к Глаше, но тоску и злость не получилось оставить за порогом.

Он сидел в тесной кухоньке хмурый и злой, пил чай, а Глаша устроилась напротив и читала толстую монографию, за которой все-таки съездила после их первого раза.

– Слушай, а как мы будем? – вдруг вырвалось у Федора.

Глаша пожала плечами, не отрывая взгляда от страницы.

– Что думаешь, Глаша? Что с нами будет дальше?

Монография с треском захлопнулась:

– Тебе не кажется, что об этом еще рано говорить?

– Глаша, не лукавь. Мы оба знаем, что с нами такое.

– И что?

– Мы созданы друг для друга, как ни глупо это звучит.

– В таком случае напоминаю, что из нас двоих женат ты, а не я.

Федор поморщился.

– Глаша, я что-нибудь придумаю. Разберусь.

Глаша внимательно посмотрела на него:

– Федя, не обещай.

– Нет, правда.

– Просто не обещай мне ничего. Лучше радоваться тому, что есть, чем жить надеждой.

– Глашенька, поверь…

– Я знаю, что ты не хочешь меня обмануть. Тут другое. Знаешь, есть такое выражение у нас: хирург, оперирующий ущемленную грыжу и упустивший кишку в брюшную полость, подобен коту, ожидающему у мышиной норки, с той только разницей, что кишка никогда не появится из раны. Вот я так не хочу, поэтому не обещай.

– А ты?

– И я ничего тебе обещать не буду. Я, Федя, могу только обнять тебя. Это вообще все, что я в силах для тебя сделать.

– И это все, что нужно.

– Боже, какой пафос.

– Так получается у нас. Что ни скажи, а выйдет пафос или банальность.

Он приходил домой, как на вторую службу, на которой занимал должность мужа и отца. Странно, Татьяна, придиравшаяся раньше ко всякой ерунде, теперь была само спокойствие и никак не реагировала ни на поздние возвращения, ни на долгие пробежки, с которых он возвращался, нисколько не устав. Федор не утруждал себя конспирацией, и не понять, что он ходит налево, было попросту невозможно, однако жена молчала. Сначала он был доволен, но вскоре неожиданное самообладание жены сделалось невыносимо противным. Федор всю жизнь думал, что у Татьяны просто склочный и взрывной характер и она не в силах управлять собою, это выше ее психологических возможностей. Одни не могут писать стихи, другие – сдерживать свой гнев. Вот не дано, и все тут, ничего не поделаешь, и требовать от Татьяны не мотать людям нервы так же целесообразно, как заставлять олигофрена написать трагедию шекспировского уровня. Потратишь кучу сил, а толку все равно не добьешься.

Теперь выясняется, что, когда появляется реальная угроза, Таня прекрасно может взять себя в руки.

Ради душевного спокойствия домочадцев – нет, а для того, чтобы сохранить статус замужней дамы, – без малейших затруднений.

Так, может, пусть и получает свой статус, а сама валит из его жизни ко всем чертям?

Он будет жить с Глашей, а с Татьяной видеться пару раз в году на ответственных мероприятиях, вот и все. Если его переведут в Москву, то Татьяна может остаться здесь под предлогом любимой работы, которую бросить никак невозможно, а Глашу он заберет с собой, и перевод как-нибудь ей устроит. А если сорвется Москва, то он попросится в какой-нибудь отдаленный район, в Сибирь или на Дальний Восток, там всегда есть интересные вакансии. Татьяна точно не потащится с ним, а Глаша поедет.