Татьяна Алюшина: Актриса на главную роль [litres]

Тихон Анатольевич Грановский, в прошлом совершенно потрясающий, уникальный артист и вот уже без малого двадцать пять лет руководивший краевым Театром драмы и комедии, был высок, монументален, импозантен, истинно красив особой зрелой мужской красотой, которая с годами делает мужчину лишь более привлекательным, добавляя образу мудрого благородства. Он до сих пор в свои шестьдесят семь пользовался у женщин невероятным интересом.

Грановский прекрасно знал себе цену, но, как любой творческий человек, нуждался в признании заслуг, напоминании о его величии и вознесении должного его талантам. И принимал это с довольством. А вот пустой, расчётливой лести не любил, чутко определяя любой намек на нее и жестко одергивая льстеца. И мог надолго, а то и навсегда лишить человека своего расположения.

Вот к гадалке не ходи – кто-то из актеров уже втихаря позвонил и стукнул «папочке», что начались грандиозные разборки между режиссером и примой театра, которая по совместительству являлась женой его руководителя.

– Очень хорошо, Тихон Анатольевич, что вы пришли! – торжествующе звеня голосом, провозгласила Туркаева, явно намекая на самые страшные для Глафиры репрессивные меры. – Я… нет – мы, – широким актерским жестом повела она рукой в сторону сцены и повторила, сделав упор на слове, – МЫ, актеры нашей труппы, требуем немедленно разорвать контракт с этой… – презрительно скривилась она в сторону Глафиры, буквально выдавив из себя со всей возможной уничижительностью ее фамилию, – Пересветовой.

Ну вот не нравилась ей фамилия Глафиры, что ж тут поделаешь, раздражала до невозможного, как и ее носительница.

Неторопливо-величественно неся свое крупное, с возрастом оплывшее тело, упакованное в обманчиво простой строгий костюм, Тихон Анатольевич выразительно посмотрел на Туркаеву, выдержал многозначительную паузу и переспросил с наигранным нажимом:

– Да? Прямо-таки вся труппа требует? – Он перевел взгляд на сцену и спросил, обращаясь к актерам: – И кто конкретно присоединяется к требованию актрисы Туркаевой? Или на самом деле вся труппа?

Под тяжело-вопросительным взглядом «отца родного», кормильца-поильца, театрального царя и бога, актеры стушевались, как дети, застуканные за поеданием запрещенного шоколада, спертого из бабушкиного буфета, и, чуть ли не толкая друг друга, бормоча нечто невразумительное, ринулись покидать сцену один за другим, отказав любимой приме в солидарности.

– Я! – смело-гордо поддержал приму Золотой Зоб, дав горлом со страху легкого «петуха». Кашлянул и повторил тверже и уверенней: – Я.

– Ой, да… – скривился, как от нашатыря, Грановский, пренебрежительно отмахнувшись от главного прихлебателя. – Ты-то еще куда, Федор Палыч? – Потом обратил свой взор на примолкшую, но не растерявшую боевого настроя Туркаеву, и распорядился: – Элеонора Аркадьевна, будьте так любезны, проследуйте в мой кабинет, – и, отступив на шаг, сделал широкий, приглашающий жест рукой.

– Да! – выказала горячую готовность следовать за руководителем и мужем в одном лице прима и, одарив Глафиру победным торжествующим взглядом, выстрелила напоследок обещанием: – Сейчас мы наконец-то покончим с этим недоразумением!

И горделивым победным движением вскинув подбородок, направилась к выходу. Грановский же, никоим образом более не обозначивший своего отношения к возникшему конфликту, молча развернулся и вальяжно двинулся по проходу следом за женой.

– Все, Феодор Палыч, бенефис госпожи Туркаевой закончился, вы смело можете идти по своим делам, – усмехнувшись, напомнила переминавшемуся с ноги на ногу Золотову Глафира.

– Да-да, – словно спохватившись, согласился тот и дружелюбно, как ни в чем не бывало улыбнувшись ей, торопливо, почти бегом, заспешил к другому выходу из зала. А Глафира, устало опустилась в кресло, откинулась на спинку и позволила себя тяжкий вздох.

Как же ее достала эта хренотень!

Конечно, понятно, что актеры, да и сама постановка, что называется, «застоялись» за время вынужденного сидения по домам в период карантина. И хотя они не прекращали репетиции по Интернету в режиме конференции, но театральный спектакль не творится удаленно, это все равно что зубы по телевизору лечить.

Ткань постановки, нерв любого спектакля рождаются и творятся во время репетиций на сцене, в живой игре, в обмене актерами мощностью своего таланта и энергии, в умении чутко реагировать друг на друга, входить в одно на всех состояние творчества. Так рождается энергетика пьесы… А потом уж, когда спектакль, что называется, сделан, можно хоть онлайн транслировать, хоть записывать и бесконечно прокручивать видео.