Зигмунт Милошевский - Переплетения [litres]

Ярчик замолчала и испуганно взглянула на мужа, который прошелся ладонью по своим седым волосам – Шацкий подумал, что сам использует аналогичный жест, когда устает, – и продолжил рассказывать о своем плане изощренного убийства.

– Я бы не стал об этом говорить, если б не чертов диктофон и его мания все записывать, но раз так вышло, обязан. Идея с Ханей, изображающей умершую дочь Телям, была несколько театральной, – Квятковская посмотрела на отца взглядом, не оставлявшим сомнения, что «несколько» не то слово, – однако я решил, что это станет последней каплей. Теляк побежит в ванную, примет лекарство, и конец. Месть свершится.

Теодор Шацкий слушал с притворным спокойствием. Он достаточно владел собой, чтобы не показать отвращения. Но снова почувствовал, что его тошнит. Неприязнь к Рудскому он ощущал почти физически. Трусливый старик, думал он. Хотел отомстить Теляку, мог бы его пристукнуть, закопать тело в расчете, что удастся все скрыть. Обычно удается. А он нет, втянул в это жену и дочь, уподобляясь Теляку, втянул и Каима. Зачем? Чтобы размыть ответственность? Переложить ее на других? Черт его знает.

– Можете себя поздравить, – с сарказмом произнес он. – Хенрик Теляк записал на диктофон прощальное письмо для жены, где говорит, что собирается покончить с собой из-за Бартека, затем вернулся к себе и принял лекарство. Весь пузырек. Ему почти удалось.

Цезарий Рудский, казалось, был изумлен.

– Как это? Не понимаю… Но тогда почему…

– Потому что сразу передумал, и его стошнило. Он собрал вещи и вышел из комнаты. Может, струсил или просто отложил дело на несколько часов, чтобы попрощаться с семьей. Мы никогда этого не узнаем. Впрочем, неважно. Важно, что Хенрик Теляк около часа ночи заканчивает собирать чемодан, надевает плащ и тихо выходит. Пересекает коридор, входит в этот зал, где несколько часов назад проходила его терапия, и. – Тут прокурор сделал приглашающий жест Рудскому. У него разыгралась желчь. Перед глазами снова возникло пятно в форме гоночного автомобиля.

Терапевт угас. Пиджак, гордо облегавший торс, стал вдруг слишком большим, волосы потеряли блеск, а взгляд утратил гордость и убежал в сторону.

– Я расскажу, что было дальше, – сказал он тихо, – если вы вначале ответите на пару моих вопросов. Я хочу знать, как вы догадались.

– Пожалуйста, не смешите меня, – взорвался Теодор Шацкий. – Это следственный эксперимент, а не детективный роман. Я не могу всем подробно рассказывать о ходе следствия. Хотя бы потому, что это кропотливое добывание сотни подробностей, a не один быстрый эксперимент.

– Вы говорите неправду, пан прокурор, – терапевт осторожно улыбнулся. – А я не прошу, только ставлю условие. Вы хотите узнать, что было дальше? Ну так, пожалуйста, ответьте на мой вопрос. Или я буду повторять, что все забыл.

Шацкий колебался, но только минуту. Он знал, что если врач уйдет в несознанку, его вину в суде будет не доказать. Возникнут проблемы даже с юридической квалификацией изощренной мести.

– Четыре элемента, – сказал он наконец. – Четыре элемента, которые мне следовало объединить гораздо раньше. Любопытно, что два из них случайны и могли появиться в любое время. Первый – терапия расстановок, которая для вас стала обоюдоострым оружием. Вы могли управлять всеми, но не Теляком.

– С кем вы консультировались? – вмешался Рудский.

– С Иеремиашем Врубелем.

– Это хороший специалист, хотя я не пригласил бы его на лекцию в духовную семинарию.

Шацкий сдержал улыбку.

– Во время терапии Теляк упорно в кого-то всматривался. В кого? Я не имел понятия. Руководствовался принципом, что более ранние партнеры, если им не позволено уйти, представляются их детьми. А также тем, что ребенок из очередного супружеского союза символизирует утраченного партнера. Я был уверен, что у Хенрика Теляка прежде была любовница, которую он потерял при драматических обстоятельствах.

Я подозревал, что он мог чувствовать вину за ее смерть. Вместе с доктором Врубелем мы установили, что это наиболее правдоподобно. И что Кася, пусть и бессознательно, так сильно идентифицировала себя с его утраченной любовью, что пошла за нее на смерть. А Бартек стремился к тому же, чтобы снять с отца вину и исполнить его мечту соединиться с любимой. Однако кропотливые розыски полиции, исследовавшие прошлое Хенрита Телята, не дали результата. Не было следов ни любовницы, ни великой любви. Похоже на то, что единственной женщиной в жизни Хенрита Телята являлась пани, – он показал рукой на вдову. – Мы зашли бы в тупик, если бы не бумажник Хенрита Телята. Оставить его с вашей стороны было большой ошибкой. И это – второй элемент. Самым интересным в нем оказались купоны лотереи, на которых повторялась одна и та же комбинация чисел. Она ни о чем мне не говорила, пока не выяснились дата и час смерти Каси Теляк. Тогда я понял, что цифры на купоне означают 17 сентября 1978 либо 17 сентября 1987 года, а время – 22 часа. В тот самый день, в ту самую пору, в двадцать пятую либо шестнадцатую годовщину, девушка совершила самоубийство. Я начал просматривать газеты и среди прочего нашел информацию об убийстве Камиля Сосновского. Теоретически эти дела ничем не связаны, но в определенный момент я задумался, а не мог ли недостающим звеном быть мужчина? Значит ли это, что Хенрик Теляк был геем? Может, я все время сосредоточивал внимание не на той половине супружеской пары Теляков? А если недостающим звеном в расстановке являлся умерший любовник пани Ядвиги – соперник Телята? Его смерть стала для Теляка одним из счастливейших моментов в жизни. До такой степени, что можно ставить на эту дату в лотерее.