Дмитрий Захаров - В пяти шагах от Рая

Он поднялся с кровати, чувствуя странное ощущение в организме. Бреясь и принимая контрастный душ, Авдеев пытался проанализировать свои ощущения. Чего-то не хватает. Чего именно?! Он наспех изучил свое тело, где малоисследованной областью являлась только спина. Привычно нащупал глубокий шрам над правым коленом, изогнутым, словно запятая, упирающаяся в пах. Памятный сувенир из провинции Кун ар. Наступил на «итальянку», как называли противопехотные мины итальянского производства. «Итальянки» получили свое прозвище в том числе благодаря непредсказуемому характеру. Тяжелая техника пройдет – мина не дрогнет, а от слабого касания рванет так, что мало не покажется!

– Везучий ты, солдатик! – сказал полевой хирург, деловито изучая кровавое месиво. – Яйца целы!

На животе были два круглых, почти идентичных шрама. Это уже на гражданке. В девяностые годы, когда армия переживала бедственное положение, нанимался на любую работу, лишь бы платили. Проникающие ножевые ранения привез в качестве сюрприза с Камчатки, где калымил с местными урками. Золото мыл. Но от предложения податься в «братву» уже здесь, в Питере, отказался.

– Не готов я ни в чем не повинному человеку утюгом брюхо жечь! – объяснил свой отказ корешу по спорту, Андрею Макееву.

Тот получил завидную кликуху Макей, за пару лет поднялся как на дрожжах, рассекал по городу на черном тонированном «джипе-чероки». Авдеев в то время разгружал по ночам вагоны, а днем давал частные уроки бокса детишкам обеспеченных россиян. Платили копейки, а унижения выше крыши! От общих знакомых узнал, что Макея порешили. Сожгли вместе с джипом.

Ну и прочие увечья по мелочи. Мелкие шрамы не в счет. След от «розочки» на плече, как в советские времена называли отбитую бутылку с рваным острым краем, два пореза на бицепсе. Проникающее ранение в брюшной полости. Опять повезло, прав военный хирург, он везунчик – пуля прошла в сантиметре от печени и вышла навылет через боковые мышцы пресса. Надя говорила, что его туловище можно студентам показывать. Ни капли жира, мышцы до сих пор не теряют упругости, недаром он три раза в неделю в спортзале по полтора часа пашет, ну главная достопримечательность – шрамы! А вообще, на нем все заживало как на собаке. Он задел маленький шрам в основании большого пальца левой руки. Наверное, память дала сбой. Два кривых стежка, сделанные наспех. Где это его угораздило?

Зазвонил сотовый телефон, Авдеев выскочил из ванной комнаты, оставляя мокрые следы на полу. Смартфон замолчал, абонент был неизвестен. Он насухо растерся полотенцем, поставил чайник, бросил на сковороду три яйца. Что дальше? Авдеев рассеянно помял пачку сигарет, заглянул вовнутрь, там сиротливо желтели три круглых фильтра. Он не хочет курить!

– Чушь!

Поднес сигарету к губам, нагнулся к синему огоньку конфорки, жадно затянулся. Вместо ожидаемого легкого дурмана к горлу подступил тошнотворный комок, во рту скопилась горькая слюна. Он выбросил сигарету в помойное ведро, задумчиво выбил короткий марш пальцами по столу. Радоваться или огорчаться? Мало того что курение в один миг стало вызывать физическое отвращение, он утратил психологическое влечение к тягостной привычке! Как говорил всезнайка Ершов, бросающий курить в пятый или шестой раз:

– Я понимаю – бухать! Хоть кайф есть! А от курева только шляпа плохо стоит и бабло на ветер!

И при этом победоносно посматривал по сторонам, хотя уже через неделю стрелял сигаретку. Авдеев насыпал растворимого кофе в кружку, залил кипятком. Почему-то ему стало грустно. Курево неразрывно было связано с молодостью, годами лихолетья, промелькнувшими, как светящиеся окна курьерского поезда. Он гнал от себя мысль о явной связи между фразой Жанны о кодировке и его нынешним состоянием. Фраза, брошенная небрежно, как оброненная мелочь. Если она играючи избавила его против воли от многолетней привычки, чего еще можно ожидать от сексуальной блондинки?!

Он без особого аппетита проглотил яичницу, собрал спортивную сумку. Впереди почти неделя безделья. Раньше он бы рванул к армейскому товарищу Виталику Сомову. Тот уже пять лет обосновался на берегу Ладоги. Продал квартиру в Питере, купил участок земли, собственноручно выстроил дом. Сомов тоже был в завязке, но бросил пить благодаря религии. Каждое воскресенье на старенькой «Ниве» он ездил на церковную службу в маленький храм, дружил с местным священником. Они любили после жаркой баньки, которую Сомов топил своим, одному ему известным способом, посидеть на берегу озера, наслаждаясь ароматным чаем, слушая хрустальную ночную тишину, прозрачную и бездонную, как сама вечность, и беспрестанно смолить сигареты. Без табачного ритуала поездка теряла смысл. Все равно что жрать сало без хлеба.