Наталья Андреева - МоLох

— Сей момент! — Олег расцвел улыбкой.

Нина сидела, молчаливая, задумчивая. Ей, похоже, не понравилась речь Квашнина. Вторая ее часть. Она прекрасно видела, что говоря о воре, Василий Дмитриевич смотрел на ее отца. Нина гадала: как это отразится на ней? На ее будущем? Бобров услышал, как Василий Дмитриевич негромко сказал Байдашеву:

— Второе предупреждение, Леня. И — ноль эмоций.

— После первого убили Липкину, — напомнил тот.

— Ты говоришь, у тебя есть и вторая банковская крыса?

— Да, есть, — кивнул Байдашев. Он обернулся, ища глазами Шурочку: — Операционистка. Я сейчас ею займусь.

— Погоди, пока все разбредутся. Без шума и пыли, понял?

— Есть.

«Вот оно, начинается!» — занервничал Бобров. «Эта длинная ночь, когда всякое может случиться. Не пей Андрей, слышишь?»

Но рука сама потянулась к стакану. Внутренний барометр Боброва был на пределе. Прыгающую стрелку необходимо было выровнять. Иначе Бобров за себя не ручался. И он залпом выпил коньяк.

На него, не отрываясь, смотрели огромные, печальные глаза Нины.

Впоследствии Бобров с усмешкой думал, что это была, пожалуй, самая долгая ночь в его жизни. Она вместила в себя столько событий, в основном печальных, и столько коньяка, что потом Бобров диву давался: как смог столько выпить и все запомнил? В мельчайших подробностях. Пил и не пьянел, хотя, временами казалось, будто лес вокруг качается, а могучие сосны, обнявшись, ведут хоровод.

Хотя… главное он упустил. Вернее, в ту ночь он еще не понял, какое событие было главным. С чего все началось, весь этот ужас. Бобров сидел под навесом, мрачно пил коньяк и истекал слюной, как и все, пока над жаркими углями сочились жиром и соком огромные куски мяса. В спешке Зиненки нарезали крупно, что свинину, что телятину, а баранину вместе с костями порубили так, что под ее кусками прогибались шампуры.

— Сыро горячо не бывает! — то и дело раздавалось от столов. — Несите уже!

Миллер все суетился на глазах у начальства, из кожи лез вон, чтобы его старания заметили, не отставал и Свежевский.

— Василий Дмитриевич, снимете пробу? — лебезил он. — Первый кусок — вам.

Квашнин же, вместо того, чтобы его осадить, снисходительно улыбался. Бобров, да и все, кто еще был в состоянии соображать, недоумевали: что происходит? Почему вдруг Стас в такой милости? Из-за того, что организовал эту поездку на турбазу? Или есть другая причина?

Шашлык ели уже под музыку: Олег запустил дискотеку. Народ поначалу стеснялся высокого начальства, но по мере того, как все напивались, отпускало. И вот один парнишка высигнул в центр дощатого танцпола, потянув за собой подружку, другой — и понеслась! За юркими продажниками потянулись тяжеловесы: бухгалтерия с юристами. Танцпол постепенно заполнялся людьми. Только понурый Зиненко сидел, опустив голову и вцепившись в стакан.

— Гриша, веди себя прилично, — шипела, нагнувшись над ним, Анна Афанасьевна. — Не напивайся, слышишь?

— Так все пьют…

— А ты не пей, как все!

— Ты слышала, что он сказал? — Зиненко взглядом указал на Квашнина.

— Ну а причем тут ты?

— Он ведь на меня смотрел!

— Да мало ли куда он смотрел!

— Да был я в этих гаражах, Нюся, ты, что не понимаешь?! У Толокно. Видели меня там.

— Гриша! — Анна Афанасьевна испуганно закрыла ладонью рот. Зиненко с усилием, будто он был неимоверно тяжелым, оторвал стакан с водкой от стола и осушил до дна.

Анна Афанасьевна нетерпеливо стала оглядываться: где дочь? Нина по-прежнему сидела за столом. Она почти не ела и не пила. Квашнин увлеченно беседовал о чем-то с Шелковниковым и Мартином. Точнее, Василий Дмитриевич говорил, Шелковников угодливо подхихикивал, а Мартин стеклянными глазами смотрел на бутылку коньяка, которая стоял перед ним.

Анна Афанасьевна воспользовалась моментом и дернула дочь за плечо:

— Нина!

Та вздрогнула и обернулась.

— Иди, скажу чего.

Нина нехотя встала. Мать потянула ее в темноту, подальше от гремевшей музыки.

— Да куда ты меня тащишь?! — возмутилась, наконец, Нина.

— Поговорить надо.

— Господи, чего тебе еще?! — Нина в отчаянии заломила руки.

Мать была пьяная, как и все, Нина поняла это по ее возбуждению и путаной речи.

— А ты не кочевряжься! Чего сидишь, будто каменная? На танец его пригласи, Квашнина. Олегу скажи: пусть музыку поставит медленную и объявит белый танец. И иди к нему. К Василию Дмитриевичу. Пригласи его, приласкай.

— Да разве он танцует?