Наталья Андреева - МоLох

— Нина, да? — тихо спросил Гольдман.

— Да что уж теперь, — махнул рукой Бобров. — Давай-ка лучше прикинем, до чего додумался Квашнин?

— До того, что убийство женщины и воровство в банке связаны.

— И что он теперь будет делать? — подался вперед Бобров.

— Не он, а…

— Повар, — усмехнулся Бобров. — Похоже, спец из службы безопасности банка. И крутой спец. Наверняка бывший фээсбэшник.

— Он будет проверять всех. И тебя, Андрюша, будет проверять.

— Я-то уж точно не брал эти деньги. На кой они мне?

— Ты не брал. Но надо это доказать.

— Не понял? — напрягся Бобров.

— Любого человека можно оболгать. Ты, возможно, считаешь другом своего смертельного врага.

— У меня нет в Чацке друзей, кроме тебя.

— Ну, приятеля. С кем-то же ты общаешься помимо меня?

— Постой… Ты думаешь, этот человек постоянно торчит у Зиненок?!

— Именно. Или это сам Зиненко.

— Почему ты так думаешь?

— Черт его знает, — Гольдман запустил руки в свою шевелюру, похожую на ворох пружинок. Но тут же отдернул руки: — Черт! Заразил меня! Тоже начинаю в нервяке волосы лапать. Вы ведь обсуждали у Зиненок приезд Квашнина?

— Ну, было.

— На то чтобы деньги взять из ячейки нужно время. Оно у вора было. Значит, он получил стратегическую информацию раньше всех. Смекаешь?

— Ну и что мне теперь делать?

— Готовь аргументы в свою защиту. Тебя будут тщательно проверять. Возможно, шантажировать. Или сделают предложение, от которого нельзя отказаться.

— Нет для меня такого предложения, — мрачно сказал Бобров. — Ты лучше мне скажи, почему сам не ездишь к Зиненкам? Я ведь тебя звал.

— Да, но они не звали.

— Неправда. То есть, не совсем. Ты ведь знаком с Бетси.

— У нее моя племяшка учится, — живо откликнулся Гольдман. — Елизавета Григорьевна — прекрасный учитель. Сонечка от нее в восторге. И детей Елизавета Григорьевна любит, а они ее. Ее уроки не прогуливают.

— Бетси сказала, ты ходишь на родительские собрания, — внимательно посмотрел на него Бобров. — Что, Сонины родители так заняты?

— Мне не трудно.

— А, может, есть другая причина? Почему ты не женишься, Ося?

— Да на ком?

— Да на той же Лизе Зиненко, — ляпнул Бобров.

— Не надо так шутить, Андрюша, — тихо сказал Гольдман. — Не говори, что не знаешь.

— Чего не знаю?

Гольдман молчал. Бобров невольно начал багроветь, потом схватился за волосы.

— Я никогда не думал, что Зубы могут кому-то нравиться, — пробормотал он.

— Я тебя сейчас ударю, — тихо сказал Гольдман и снял очки.

— Ося, ну прости! — Бобров сполз на пол и встал на колени. — Я, честное слово, об этом не думал! Я ничего для этого не делал, клянусь! Я не хотел переходить тебе дорогу! Да и не переходил я ее! Не думал даже! Она мне не нравится! Как женщина не нравится, я хотел сказать… Да не имел я в виду ее зубы! Просто вырвалось.

Гольдман, молча надел очки.

— Она умна необыкновенно, — горячо заговорил Бобров. — И добрая. Коньяк мне свой отдала. «Мартель» между прочим. А зубы можно повыдергать и вставить новые, какие захочешь.

— Ребенок ты, — в сердцах сказал Гольдман. — Встань с пола. Немедленно встань, слышишь?

— Ты мне это как врач говоришь? Боишься, что простужусь?

— Я боюсь, что ты вены себе вскроешь, — сердито сказал Гольдман. — Ты человек с неуравновешенной психикой. Бывший наркоман. Ты в зоне риска. А люди тобой заинтересовались серьезные. Я тебя об одном прошу: держись, Андрей. И звони мне в любое время дня и ночи. Плохо станет — сразу звони. Я тут же приеду.

— На велосипеде? — рассмеялся Бобров.

— На велосипеде, — улыбнулся и Гольдман.

— А я уже потерял веру в дружбу.

— Это ты ее в Москве потерял. А в Чацке нашел.

— Выходит, не такой уж он плохой, этот Чацк? — подмигнул ему Бобров.

— Не плохой, — подтвердил Гольдман. — Вы просто не умеете жить в провинции, Андрей Ильич. Вас все какие-то горизонты манят. А старость горизонты неумолимо приближает. Пока они не сожмутся в кольцо и не начнут душить. Так вот в провинции у тебя всегда остается небо. А в каменных джунглях только камень. Почему и старики в провинции добрые. А в Москве злые.

Бобров не стал с ним спорить. Завтра начнутся проблемы. И никуда от них не деться, потому что вор, похоже, заметает следы. Он напуган, зол, озадачен. И кто его знает, во что это выльется?

Бобров с самого утра ждал, что его вызовут в кабинет директора, где обосновались «повар» с Квашниным, и начнут допрашивать. Но никого туда не заводили, да и «повара» сегодня в банке не было. Квашнин приехал к полудню, всем своим видом давая понять, что ему тут делать нечего. Банковская отчетность его мало интересовала.