Наталья Александрова - Камея римской куртизанки

– Вот он, вот он – «ключик золотой»! – радостно воскликнула Светлана. – Видишь, я не ошиблась!

– Да, ключик у нас есть, но что им открыть?

– Может быть, им нужно открыть тот самый замок, который открыл Штукин?

– Да, но ты помнишь, чем это для него закончилось. Он попал в капкан, чуть не лишился руки.

– Он поспешил и потерял осторожность. Мы не допустим такой ошибки. Кроме того, у него не было этого золотого ключика.

Светлана нажала на капитель колонны, как до нее сделал Валентин Штукин, и, как и тогда, раздался негромкий щелчок, и из левой тумбы стола слегка выдвинулся потайной ящик.

Светлана вставила в скважину на этом ящике найденный в тайнике ключик, повернула его, и ящик выдвинулся. Не наполовину, как в прошлый раз, а до самого конца.

Внутри ящика лежала изящная зеленая шкатулка.

– Вот она – та самая китайская нефритовая шкатулка, о которой сказано в завещании!

Светлана потянулась было за шкатулкой – но Анна поспешно схватила ее за руку:

– Вспомни Штукина! В этом ящике спрятан капкан!

– Да, ты права… – Светлана огляделась, нашла на столе простой остро заточенный карандаш и ткнула им в открытый ящик.

Ничего не произошло.

Светлана выразительно взглянула на свою сестру, но та все еще была озабочена.

Тогда Светлана взяла каминные щипцы и прихватила ими шкатулку – осторожно, стараясь не повредить хрупкий нефрит.

Она поставила шкатулку на стол и перевела дыхание.

– Ну вот, мы нашли эту шкатулку! Интересно, что в ней?

– Пока не откроем – не узнаем…

Светлана дотронулась до крышки шкатулки – но та была заперта.

Тогда она вставила в крошечную скважину тот же самый золотой ключик, которым отперла ящик…

Ключик и на этот раз подошел.

Шкатулка открылась. Внутри ее лежала удивительно красивая, оправленная в золото камея из двухслойного оникса – женское лицо, вместо волос окутанное клубком извивающихся змей. Лицо было вырезано с удивительным искусством, мастер сумел передать жестокость и коварство изображенной женщины.

– Как красиво! – тихо проговорила Светлана, любуясь камеей.

– Как страшно! – в один голос с ней произнесла Анна. – Сколько в ней жестокости! Это ведь Медуза Горгона, чей взгляд обращал людей в камень!

И вдруг перед ней на мгновение промелькнуло другое лицо – белое, как каррарский мрамор, чуть тронутое нежным румянцем, как весеннее небо утренней зарей.

– Но смотри – в шкатулке еще что-то есть!

Действительно, на дне шкатулки лежал сложенный вчетверо лист плотной глянцевой бумаги.

Светлана достала его, развернула.

Лист был покрыт аккуратным наклонным почерком.

– Это письмо… – проговорила Светлана со странной робостью в голосе. – Письмо покойного Сергея Сергеевича… и оно адресовано мне!

Действительно, письмо начиналось обращением:

«Дорогая Светлана!».

– Читай же! – поторопила сестру Анна. – Он хотел, чтобы ты получила это письмо!

И Светлана начала читать.

«Дорогая Светлана!

Я никогда не видел тебя, но хорошо помню твою мать, мою младшую двоюродную сестру. В детстве – в ее детстве, конечно – я часто играл с ней. Она была чудесной девочкой, веселой и ласковой. А какие у нее были красивые глаза! Ярко-голубые, чистые, как весеннее небо.

Иногда ее оставляли на мое попечение, и я убаюкивал ее старой колыбельной – про кота Тимошу… раз ты читаешь это письмо – значит, ты тоже слышала в детстве эту колыбельную. Значит, Катя запомнила ее и пела тебе в детстве. Значит, связь времен не оборвалась.

Потом, когда Катя – твоя мать – выросла, она стала решительной и самостоятельной девушкой. Может быть, слишком самостоятельной. Она встретилась с человеком, который… в общем, дело давнее, но наша семья не одобрила ее выбор, и тогда Катя ушла. Уехала далеко, в другой город, и оборвала все связи с семьей.

Прошло много лет, и все это время я очень жалел об этом разрыве, часто вспоминал Катю, писал ей. Особенно когда начал стареть, и обиды молодости стали казаться мне смешными и надуманными.

Катя не отвечала мне – по крайней мере, так я тогда думал.

Потом, гораздо позже, я узнал, что она писала мне, но эти письма до меня не доходили… но об этом позже.

Я был женат, но жизнь сложилась так, что мы не обзавелись детьми, а жена моя умерла рано. Оставшись один, я очень привязался к своей племяннице, Верочке, дочери моей сестры. Она чем-то напоминала мне Катю. У нее были такие же глаза – глаза цвета весеннего неба.

Верочка заменила мне нерожденных детей, мы с ней были очень близки, и ты не представляешь, каким тяжелым ударом для меня стала ее неожиданная смерть…