Верхняя часть синей входной двери украшена двумя ромбовидными панелями из матового стекла. Я поспешно, пока не передумала, поднимаю руку, чтобы нажать на звонок, и понимаю, что дверь не заперта. Медленно, контролируя каждый вдох, я открываю ее и осторожно захожу. Она скрипит. Захожу внутрь; пыльный ламинат поскрипывает у меня под ногами, и звук эхом разносится по коридору. Я чувствую запах плесени и забвения, накопившийся здесь за долгие сырые дни.
У коттеджа два входа, и по обе стороны от меня тянутся коридоры. Я делаю несколько шагов, напрягая слух в полной тишине. Осторожно заглядываю в комнату слева. Это гостиная. В свете уличной лампы вижу старомодную зеленую мягкую мебель — комплект из трех предметов, расставленный вокруг журнального столика со стеклянной столешницей. В сосновом буфете пылятся выставленные сувениры и фарфор. На верхней полке различаю одинокую фотографию в серебряной рамке, украшенной причудливыми завитками. На фотографии то самое лицо, на которое я смотрела последние несколько недель, — школьное фото Марии. Отступаю и разворачиваюсь, чтобы заглянуть в комнату по другую сторону коридора. Там тоже пусто и темно, она похожа на гостевую спальню. Единственная мебель — двуспальная кровать, покрытая накидкой персикового цвета, с оборками.
Возвращаюсь в коридор. Хочется броситься бежать, выкрикивая имя Генри, но мне надо действовать спокойно. Хватаюсь за дверной проем гостевой спальни, пытаясь справиться с дыханием. Прямо напротив меня в конце коридора — закрытая дверь. Парой метров дальше есть еще две похожие двери по обеим сторонам коридора. Обе плотно закрыты. Я делаю шаг вперед, потом еще один. Подхожу к этим дверям. Смотрю то на одну, то на другую, потом протягиваю руку и медленно-медленно нажимаю на медную ручку. Дверь бесшумно поддается, и я вижу ванную, чистую, хоть и старомодную, с сантехникой цвета авокадо. Липкая от страха, я вхожу в ванную и осматриваюсь. Тут тоже никого. Сдавленно всхлипываю от облегчения, смешанного с ужасом. Прикрываю дверь ванной и поворачиваюсь к комнате справа; по моим предположениям, это еще одна гостевая спальня. Берусь за ручку двери, стараясь подавить панику, которая захлестывает меня с каждой секундой. Я не могу сейчас закричать. Отворяю дверь, понимая, что в комнате горит свет. Наконец вижу его источник — это обычный торшер, стоящий около письменного стола.
За столом, глядя в экран компьютера, спиной ко мне сидит женщина. Ее длинные полуседые волнистые волосы распущены и ниспадают на спинку стула. Она держится ко мне спиной, и я судорожно осматриваю комнату, стараясь увидеть все что можно, пока она не повернулась. На полу — деревянная железная дорога; пути проложены замысловатым узором, который я, к своему ужасу, узнаю — так строит дорогу Генри. Слева от компьютера на стене прикреплено мое фото из «Фейсбука». Рядом — копия статьи из местной газеты, где рассказывается о том, как я получила приз за дизайн, и распечатка благодарности от Розмари с главной страницы моего вебсайта. С правой стороны — фотографии Софи, много фотографий. Со стены она позирует и надувает губы, посылая мне воздушный поцелуй. Есть еще вырезка из той же местной газеты — статья про Софи и ее портрет, на котором она выглядит идеально, даже пробежав десять километров с розовыми крылышками феи. На экране компьютера открыта страница Марии на «Фейсбуке».
— Мария? — шепчу я.
Женщина отодвигает стул, встает и поворачивается. Я смотрю в карие глаза, ясные и холодные. Но лицо покрыто морщинами, кожа на руках обвислая, пальцы шишковатые. Мой мозг пытается осознать, кто стоит передо мной. Конечно, Марии сейчас исполнилось бы сорок, я и не ожидала увидеть юную девочку. Но этой женщине по крайней мере лет шестьдесят пять. Это не Мария. Это ее мать — Бриджит.
Язамерла в дверях. Бриджит. Ну конечно, это Бриджит. В голове проносятся картинки: Бриджит, маячащая на пороге комнаты Марии с чаем и печеньем, в ее глазах светится надежда; Бриджит в темноте под дождем идет, поддерживаемая под руки, в школьный офис, ее лицо выражает в равной степени страх и гнев. Бриджит тщательно подбирает ежегодный подарок на день рождения Эстер, ее разбитое сердце пластырем скрепляет мысль, что это подарок от Марии.
Как это я раньше на поняла? Но, с другой стороны, как я могла догадаться? Я бы никогда в жизни, проживи хоть миллион лет, даже близко не смогла бы представить ту боль, то невыносимое горе, которое испытала Бриджит. Много лет подряд эта боль прорастала, питаемая темными мыслями и временем, тоннами ничем не занятого времени. И вот теперь она смотрит на меня.
Читать дальше