Батья Гур - Убийство в субботу утром

Была половина седьмого, когда он допил совершенно остывший кофе, собрался с духом и медленно, тяжело поднялся, чтобы ехать в дом Нейдорф. Вряд ли стоило просить ее дочь приезжать в Русское подворье в день похорон, тем более что она была свободна от малейших подозрений — лучшего алиби не придумаешь; но мысль о возвращении в элегантный дом в Немецкой слободе с абстрактными картинами на белых стенах вызывала у него глубочайшее отвращение.

Отворилась дверь, и Цилла с энтузиазмом объявила, что судебный ордер будет готов уже завтра.

— Шорер потянул за все ниточки, — гордо сказала она, как будто тот оказал ей личное одолжение; а сейчас, пока Михаэль съездит домой к Нейдорф, она попробует связаться с теми гостями с вечеринки, кого еще не застала. — Мэнни сейчас в комнате для допросов, — сообщила она, — вместе с первым из них по списку — Розенфельдом. У него такой идиотский вид с этой сигарой!

Михаэль подивился, откуда у нее столько энергии. Он чувствовал себя старым, вымотанным, а кроме того, ужасно хотелось спать.

Он вышел из кабинета, натянул куртку, устало махнул рукой Эли, который собирался опрашивать еще одного гостя с вечеринки, попросил его передать материалы Цилле в конце дня и созвать общее совещание на следующее утро. Эли обещал все сделать после дознания, но прибавил, что лучше бы все же Михаэлю самому все сказать Цилле.

— Координатор-то она, — сказал он, иронически улыбаясь. — А я должен получать от нее указания, так ведь?

Михаэль не стал спрашивать, что тот имел в виду; он чертовски устал от игр, в которые играли между собой Эли и Цилла. Все было бессмысленно; и вообще, в итоге они никого не отыщут и выяснится, что она покончила с собой, а пистолет унесли феи. Ну и пусть, шло бы оно все подальше, подумал он.

Ему пришлось собрать последние силы, чтобы отделаться от напористой молодой репортерши, караулившей его возле машины в надежде получить эксклюзивное интервью для женского издания. Она отчаялась поймать его по телефону, умоляюще произнесла девушка; она ждет здесь целую вечность; пожалуйста, всего несколько слов… Михаэль вежливо извинился, сказал, что спешит, и переадресовал ее к пресс-секретарю — у него она получит всю информацию о данном деле.

— Но меня не интересует полицейская точка зрения. Я хотела написать о вас. Личностный взгляд. Глубинный портрет. Вы кажетесь интересным человеком, я уверена, что публике будет захватывающе любопытно прочесть о психологии знаменитого детектива.

— Мне жаль, — сказал Михаэль, забираясь в машину. При этом он успел оценивающе обозреть ее длинные стройные ноги, удивиться, как ей не холодно в такую погоду в тонких туфлях, и прикинуть, какова она, с таким темпераментом, в постели. — Мне запрещено давать интервью, пока я веду следствие. Попробуйте позже, когда все закончится, если желаете, — любезно добавил он.

— А когда, по вашей оценке, это произойдет? — спросила девушка и нажала кнопку диктофона, который держала в руке.

Михаэль поднял палец в потолок, завел мотор и ответил, поворачивая руль:

— Спросите Его, если сможете дозвониться.

— Да, — отозвалась Нава Нейдорф-Зехави, прижимая к плечу младенца и поддерживая его головку одной рукой. Гиллель мягко забрал малыша у нее из рук и вышел из комнаты. До сих пор все его попытки разлучить мать и дитя терпели неудачу.

— Она цепляется за него изо всех сил. Не думаю, что вам удастся сегодня от нее чего-то добиться, — предупредил он Михаэля, когда открывал ему дверь.

Только когда Михаэль спросил, встречалась ли Ева Нейдорф за границей с кем-либо, помимо членов семьи, Нава обратила внимание на сидящего перед ней человека. Хотя раньше она вежливо поздоровалась с ним и выразила желание оказать полиции помощь в поисках виновного, «кто бы он ни был», никакого интереса к тому, что Михаэль им рассказывал, она не проявила. Беседу главным образом поддерживал ее брат Нимрод. Его поразило, что в дом проник чужой. Нет, он не удивился, когда увидел беспорядок в кабинете матери, решил, что это полиция обыскивала дом. На этот счет он отнес и разбитое окно в кухне.

Пристальный осмотр показал, что не были украдены ни картины, ни какие-либо другие ценности. Что до драгоценностей, сказал Гиллель, надо проверить, что лежит на хранении в депозитной банковской ячейке.

Михаэль добросовестно все записывал. По прошествии часа он наконец поведал им о пропавшем списке пациентов и адресной книжке. О тексте лекции умолчал.