Виталий Тарханов - Тайна тихой реки [litres]

Проведенные по делу экспертизы ровным счетом ничего не доказывают, как и акт применения розыскной собаки.

Никто не отрицает, что незадолго до смерти Вяземский повздорил с подсудимой. Но нам доподлинно известно, как протекал этот короткий разговор. Уж извините, но эта перебранка никак не свидетельствует о наличии мотива для убийства. Характер конфликта был явно недостаточным для того, чтобы вменяемый человек за такое лишил жизни. А судебно-психиатрическая экспертиза нам показала, что Хилер вменяемая. Да и все ее поведение в суде – вот она, ваша честь, рядом, вы сами ее слышали, – не вызывает никаких сомнений в том, что она в своем уме.

У меня нет версий насчет того, что произошло с потерпевшим. Я не знаю, каким образом он захлебнулся. Однако я уверена, что моя подзащитная к этому не имеет никакого отношения. Агата Никаноровна – пожилой больной человек, инвалид. Она ни при каких обстоятельствах не могла лишить жизни взрослого здорового мужчину, превосходящего ее физически по всем показателям. Она лишь стала свидетелем того, как Вяземский незаконно проник в ее дом. Выяснять, от чего он умер, – это не моя задача, в этом должно разбираться следствие. И следствие в этом, как мы убедились, не разобралось.

А между тем обвинение в этом ужасном преступлении продолжает тяготеть над головой подсудимой, и неосторожно брошенное в нее подозрение подхватилось прокурорской властью, которая поспешно возвела его в степень бесспорного факта, не остановившись при этом ни перед средствами, ни перед выражениями.

Как бы там ни говорили, что обвинители у нас объективные и беспристрастные, все-таки это люди, которые обвинение предъявляют и, таким образом, получают процессуальный интерес это обвинение отстаивать.

Но нельзя вот так вот просто взять любого человека и обвинить в совершении преступления. А по разумению наших следопытов, это очень даже можно, стоит им просто захотеть. Им легло на душу считать, что если мы ходим на свободе, а не сидим в тюрьме, то это не наша заслуга, а их недоработка.

Ваша честь, поскольку оценка доказательств должна производиться судом по внутреннему убеждению, прошу вас подойти к этому вопросу со всей тщательностью и все неустранимые сомнения, оставшиеся по итогу рассмотрения дела, истолковать по Конституции – в пользу подсудимой. Уверена, вы примете законное и обоснованное решение об оправдании моей подзащитной. Ведь оправдательный приговор – это не дискредитация государства, не следует идти по этому порочному пути наследия советского правосудия.

В конце концов, лучше ошибиться в милосердии, чем в казни. Однако я убеждена, что, приняв решение о невиновности Агаты Никаноровны, вы не ошибетесь, ваша честь, ибо она не совершала этого преступления. Я прошу оправдать Хилер по предъявленному ей обвинению. Спасибо, у меня все.

После того как Корчагина вернулась на свое место, подсудимой было предоставлено последнее слово.

– Что говорить? Мне нечего сказать, – дрожащим голосом ответила Хилер на устремившиеся в ее сторону взгляды. – Я больной человек, у меня больные ноги. Я всю жизнь мучаюсь. И внучка со мной мучилась. А теперь вон сама слегла, – голос Агаты Никаноровны срывался, глаза намокли от слез. – Покоя нам с ней не дают. Ну, пригрозила я ему, чтобы он ушел, и все тут. Не убивала я никого и не могла убить. Отпустите вы меня домой, отстаньте от меня. Ничего не хочу говорить, всё.

С таким итогом судья удалилась в совещательную комнату для принятия решения.

«Хилер Агату Никаноровну по предъявленному обвинению в совершении преступления, предусмотренного частью 1 статьи 105 Уголовного кодекса Российской Федерации, признать невиновной и оправдать в связи с непричастностью к совершению преступления. Меру пресечения – содержание Хилер под домашним арестом – отменить и освободить ее из-под стражи в зале суда. Признать за Хилер право на реабилитацию и возмещение вреда в порядке, предусмотренном…» Дальнейшие слова судьи в голове Максима постепенно заглушились и сменились протяжным гулом. Он неподвижно стоял за своим столом, бессмысленно смотрел куда-то в пустоту и не видел ни обрадовавшуюся Корчагину, поздравляющую свою подзащитную, ни обескураженных лиц пристава и сотрудников УФСИН, обреченно озирающихся по сторонам, ни покатившуюся по залу волну возмущения оживившейся публики. Слушатели бурно переговаривались, в недоумении разводя руками и не обращая внимания на призывы судьи к порядку. Рухнули многочисленные надежды жителей на ссылку державшей в страхе все село в места лишения свободы и начало спокойной жизни.