Галина Романова - Грешница в шампанском [litres]

Она понимала и кивнула, стиснув зубы.

– Ох, какое меня тогда зло взяло. Ну, думаю, тебя-то я уж точно кипятком оболью, как присядешь. А потом… Пашка как протопал мимо окна, этот за ним следом шасть. И прямо бегом. Тот дурачок еще у угла притормозил, а этот на него как бросится. Ножа-то я не видал, не рассмотреть. А вот то, что Пашка после этого упал и не шевельнулся больше, это видно было.

– И что было дальше? Как вам удалось рассмотреть того человека? Его машину?

– Так я, себя не помня, с подоконника-то соскочил и бегом в кухню. Ах ты, думаю, падла! Вы уж извините, бога ради, но хоть Пашка и говнюк был, но не убивать же за это… – Он кивнул куда-то вверх и проговорил с печалью: – Мать-то теперь без памяти. Один он у нее был. Все для него. Вот и избаловала…

– Вы успели на кухню вовремя?

– Да. – Сергей Васильевич с азартным блеском в глазах понизил голос до шепота. – Тот человек замешкался. Руки об снег вытирал. Или то, что в руках у него было. Потом вприпрыжку до машины, сел и уехал. А я до утра не спал! Чуть начал народ по двору шастать да снегоуборочная заработала, сразу в милицию и позвонил. Думаю, ведь засыплют сейчас парня. Душа-то болит!..

А если бы Павел был жив после того, как убийца нанес ему удар? А если бы удар был не смертельный и тот медленно умирал потом на морозе, теряя кровь? А если бы установили, что он умер от переохлаждения, а не от того, что нож точно вошел в сердце, скользнув меж ребрами?

Как тогда бы ты себя чувствовал, Сергей Васильевич, выполнивший свой гражданский долг с опозданием почти в восемь часов?

Загаженный пустырь покоя ему не дает. Собственная пенсионерская безопасность волнует. Складки опять же на портьерах должны лежать симметрично и красиво, а то супруга гневаться станет. Воспоминания о несунах, крадущихся вдоль заводских заборов, нет-нет да кольнут в сердце: а сколько их там теперь без него не поймано. А то, что молодого парня мать не дождалась домой и он пролежал на снегу без движения всю ночь, волновать стало ближе к утру. И то потому, что снегом того завалить могли. И он лежал бы там, под толщей погребенный, стал бы разлагаться и вонять потом. Ни форточку не открыть, ни в окно выглянуть…

Наталье Евгеньевне стало горько и обидно.

Сидит вот напротив убеленный сединами, крепкий еще мужик. Где ему было ломаться-то? На проходной? Или когда за несунами бегал? Сидит и поводит сверкающими очами по сторонам, победно поводит. Он ли не герой? Благородно же поступил, по-человечески. Позвонил, сигнализировал, пускай и с опозданием…

– Номер и марку автомобиля, на которой скрылся убийца, не запомнили?

Расточать улыбки Сахарову больше не хотелось.

– В марках плохо разбираюсь. Такая большая, мордатая, черная. Может, темно-синяя, а может, темно-коричневая или бордовая, ночь же. От фонаря какой свет? – начал вспоминать Сахаров, насупившись от ее сухости, и это вместо «спасибо». – Номер тоже не запомнил…

И глянул на нее с паскудной ухмылкой, из чего она сделала вывод: все он рассмотрел и запомнил. Но теперь станет жилы с них тянуть или письмо благодарственное с премией за помощь в поимке особо опасного преступника.

Всю-то информацию ему не сокрыть и не переврать, а ну как кто-то еще ту машину из окна видел. Ведь пойдут с опросом по квартирам. Кто-нибудь возьмет и ляпнет, что стоял темно-вишневый джип «Тойота» у них во дворе, и номерные знаки такие-то и такие. А лучше вот так вот на дурачка проскочить. И так много чего сообщил, почти за руку к убийце привел. Пускай теперь сами свой хлеб отрабатывают. А то скуксила физиономию молодуха в штанищах, будто он не понял, с чего ее воротит.

Не ко времени он в милицию позвонил. С духом собирался долго. А он мог и вообще не звонить. Его могла Наташка-дворничиха найти вместо него.

– Так что с номерами?

– Вот точно не помню, – фальшиво покаялся старый вохровец и даже руки к груди приложил, в которой билось лживое сердце. – Помню, что первая вроде единица была, а может, четверка, а последняя семь. Точно, семь последняя. А больше ни-ни…

Ищите, умники! Лопатьте базы свои компьютерные, не спите ноченек! Не ему же одному не спать из-за наркоманов всяких, задумавших сдохнуть под его окнами. Ищите, а он понаблюдает со стороны, как быстро у вас это получится без его помощи.

Приблизительно такое гаденькое торжество читалось сейчас на самодовольной физиономии Сахарова Сергея Васильевича.

И была бы ее воля…

А нет ее, воли-то! Ни уличить его было не в чем, ни предъявить ему было нечего.