Говард Фаст - Лидия

Когда Алекс Хантер, мой босс, пригласил меня зайти в его кабинет, я нисколько не удивился. Более того, я этого уже ждал, о чем ему и поведал.

— Что у тебя с делом О'Лири? — спросил он.

— Можно считать его почти закрытым, — бодро отчеканил я. — Во всяком случае, никаких сложностей я больше не ожидаю. Я передал досье Харольду и сказал, что, по вашему мнению, будет лучше, если до конца его доведет он сам.

— Но это же бессовестное вранье! — взвился Хантер.

— Вероятно, — преспокойно признал я. — Я ведь люблю приврать.

— Ты вообще ведешь себя нагло и вызывающе. Мне это не по нутру, Харви, и я тебя честно предупреждаю: как только я подыщу тебе замену, ты будешь немедленно уволен. Более того, я попытаюсь внести тебя в черный список, чтобы, уйдя от меня, ты не сумел устроиться на более выгодную должность. Ты — развязный, гнусный, ненадежный и абсолютно беспринципный субъект. Единственное, что тебя хоть немного оправдывает — так это голова на плечах. В смекалке тебе не откажешь, это верно. Садись.

Я уселся в просторное черное кресло, стоявшее сбоку от его письменного стола, и принялся наблюдать за боссом. Хантер на меня никогда не кричал, но он и вообще отличался тем, что не кипятился и не повышал голоса ни в каких случаях, даже в самом раздраженном состоянии. Хотя внутри гнев ожесточал его, снаружи это никак не проявлялось. И еще одна особенность: сердясь, он всегда говорил правду. Меня он недолюбливал — по причинам, которые назвал сам, и которые, я должен признать, были не лишены оснований. Что касается моего к нему отношения, формулировать его я не готов, да это и не важно. Алекс Хантер — коренастый и курчавый крепыш со светло-русой, начинающей седеть шевелюрой и маленькими холодными голубыми глазками — с подчиненными он держался сухо и отчужденно, что оправдывал принципиальностью и чувством долга. Однако я считал, что принципиальности у него не больше, чем у бойскаута, и именно поэтому при всем желании так и не смог заставить себя уважать его. Впрочем, я вообще отношу себя к тем людям, которые мало кого и что уважают.

— Голова на плечах, говорите? — произнес я. — Смекалка? Вы и вправду так считаете? И где же она? Мне ведь уже тридцать пять, а я до сих пор числюсь всего лишь сыщиком в страховой компании за каких-то дохлых десять тысяч долларов в год…

— Не считая расходов.

— Не считая расходов, добавляет мой шеф, готовый скорее сжечь свою левую руку, чем оплатить мне жалкую поездку на такси.

— Черкани мне прошение, — вздохнул Хантер. — Или ступай на свое место и подай заявление на увольнение. Как тебе удобнее.

— Да, с наемными работниками разговор у вас короткий, — кивнул я. Так что вам угодно, мистер Хантер?

— Колье Сарбайна, разумеется. Неужели ты сам не догадался?

— Отчего же — догадался.

С минуту мы молча сидели, пока он пожирал меня своими глазками-бусинками. Поскольку спокойно сидеть, пока тебя испепеляют свирепым взглядом — удовольствие небольшое, я не выдержал и спросил его, какова сумма страховки.

— Ровно четверть миллиона, — с готовностью ответил Хантер. — Двести пятьдесят тысяч долларов.

— В одном полисе? Выданном нами?

— Да, в одном. И — именно в нашем.

— Но в нем ведь предусмотрена хоть частичная отсрочка платежа?

— Спроси у ребят наверху! — отрезал Хантер. — Какое мне, к чертовой матери, дело до отсрочки? Я знаю только, что через две недели моей компании придется выписать мистеру Марку Сарбайну чек на четверть миллиона долларов.

— Мое сердце обливается кровью при одной мысли о нашей компании.

— Не можешь без ехидства, — в тонкогубой улыбке моего босса было что-то змеиное. — Вот ведь язва!

— Я вовсе не язвил.

— Эх, скинуть бы мне годков десять, — вздохнул он.

— Да, сэр. И что бы вы тогда сделали? Собственноручно отыскали колье Сарбайна?

— Нет, Харви. Я бы лично вышиб из тебя дух.

— Вот как? Это несложно. Вы же знаете — я не мастак драться. Вам даже не придется скидывать десять лет, сэр. Валяйте. Раз уж это доставит вам истинное наслаждение…

— Спасибо, Харви, — коротко кивнул он.

— Если верить газетам, то колье тянет на триста пятьдесят тысяч.

— Кто, черт побери, знает, сколько оно стоит на самом деле? Рыночной цены на такие изделия просто не существует. На прошлой неделе в "Парк-Берне Галериз" устроили распродажу драгоценностей камней, на которую выставили бриллиант "Ломас". Прилетевший из Чикаго Гольдберг предложил за него сто десять тысяч, а достался камешек Питеру Суини из Бостона — за сто семьдесят! Оценивают все по-разному, но в колье Сарбайна есть один камешек, которому "Ломас" и в подметки не годится. Я клоню к тому, что подлинной стоимости колье не знает никто, но застраховано оно на четверть миллиона зеленых, и именно эту сумму нам предстоит выплатить.