Кэролайн Грэм - Написано кровью

На Троя это произвело сильное впечатление. Он повидал собак. Он считал, что у него самого полторы собаки. Но это было что-то! Косматая зверюга, размерами и статью напоминавшая некрупного осла. Из пасти животного вывалился изрядной длины розовый язык и, сначала облизав в знак признательности лицо и одежду Рекса, перекочевал на истинную цель — содержимое авоськи.

— Это кости, — извиняющимся тоном сообщил Рекс. — Мне придется выдать ему одну, а не то покоя нам не будет.

Трой понимающе кивнул. Барнаби — нет. Как уже говорилось, животные его не интересовали, если только не лежали аппетитными, политыми соусом порциями у него на обеденной тарелке.

Рекс открыл дверь слева от них, сильно поцарапанную собачьими когтями, и жестом пригласил полицейских войти, а сам удалился. Пес, фыркая и пуская слюни, побежал за ним.

Барнаби сел на старую кожаную кушетку, волосяная набивка которой кололась даже сквозь пальто. Трой, сразу заинтересовавшись обстановкой, бродил по комнате.

Три стены были заняты открытыми полками с фигурками солдатиков, застывшими по стойке «смирно» или демонстрирующими искусство обращения с мушкетами и пушками. На небольших подносах высились груды значков и пуговиц. Четвертую стену хозяин отвел под застекленные витрины с медалями, пару противогазов и агитационные плакаты времен Первой и Второй мировых войн. Суровый мужчина с моржовыми усами сверлил упорным взглядом Барнаби, указывая негнущимся пальцем на слова: «Китченер [21] Герберт Китченер (1850–1916) — британский военный деятель, главнокомандующий в период Англо-бурской войны (1900–1902) и военный министр в Первую мировую. Именно его изображали на подобных мобилизационных плакатах. нуждается в тебе!». На спинке стула висели обшитая галуном накидка и фуражка с узким кожаным подбородочным ремешком.

На зеленом сукне стола, занимавшего почти всю комнату, разыгрывалась битва. Смуглокожие солдаты в шапках с кисточками и странных одеяниях, как на исторических карикатурах, волнами накатывали на большую серую стену, толкая перед собой тяжелые орудия, из жерл которых должны были вылетать крошечные ватные шарики, символизирующие ядра. Все это покрывал изрядный слой пыли.

Вошел Рекс с бутылкой слабоалкогольной цитрусовой шипучки и тремя пластиковыми стаканчиками, вложенными один в другой. Он ногой затворил за собой дверь:

— Лучше закрыть, а то сейчас будет шумно.

Действительно шум поднялся изрядный: фырканье, хруст разгрызаемой кости, урчание. Собачий вариант людоедской присказки «Ох-ох! Ух-ух! Чую человечий дух!». Свободной от бутылки и стаканов рукой Рекс откинул крышку весьма неприглядного, в черных пятнах бюро. Внутри хранился большой ассортимент закусок: чипсы, шоколадки, крекеры, карамельки. Была даже баночка маринованного лука. Он разлил шипучку по стаканчикам и вручил их гостям.

— Итак, — Рекс обвел чуть дрожащей, в коричневой старческой «гречке» рукой свои богатства школьника, — что мне предложить вам?

— Ничего, благодарю вас, — ответил старший инспектор.

— Тут у меня богатый выбор. — Он снова попытался привлечь внимание к своим запасам. — И сладкое есть, и острое. Может, мороженого хотите? Полный морозильник. Земляничное, ванильное. Боюсь, что с карамелью и орехами уже кончилось.

— Нет, правда, ничего не нужно.

— О, у меня же есть шикарные орехи!

Когда и это предложение было отклонено, Рекс направился к вытертому старому креслу, на ходу поправив складки пелерины и ремешок фуражки.

— Это пелерина и шляпа Монкальма. Надевает их, начиная новый маневр. Когда выступает в роли полкового талисмана. Ну, вы понимаете…

У обоих полицейских ум зашел за разум.

Рекс указал на стол:

— Осада Константинополя. Захватывающее противостояние, хотя, разумеется, с чудовищным перевесом одной из сторон. Конец Византийской империи. Всего четыре тысячи убитых, но пятьдесят тысяч проданных в рабство. Ах, — он улыбнулся своей милой, мирной улыбкой, — в те славные дни умели воевать. Какой, я вас спрашиваю, интерес в том, чтобы просто нажать на кнопку? — Он опустился в кресло, медленно и очень осторожно. — Ну, я полагаю, вы ждете подходящего момента, чтобы сообщить мне, почему вы здесь.

И Барнаби сообщил. Сидя в комнате перед застывшей пантомимой военных действий, оловянными солдатиками и ватными пушечными ядрами, поведал о настоящей смерти Джеральда Хедли обычными словами.

Реакция же Рекса Сент-Джона оказалась необычной. Сперва он довольно долго, тупо и неотрывно, таращился в стену с разинутым ртом, потом прижал ладони к ушам, как будто надеясь таким образом отгородиться от услышанного. Затем замотал головой из стороны в сторону и выкрикнул: