Кэролайн Грэм - Написано кровью

— Сядьте.

— А мне больше нравится стоять. Полагаю, я имею право стоять, если я хочу? — Он некоторое время сверкал глазами на полицейских и отчаянно размахивал руками. Потом сел, до странности напряженно, на самый кончик стула, как будто подчеркивая временный характер своего пребывания здесь.

— Поставьте себя на наше место, мистер Дженнингс, — произнес старший инспектор, и хотя слова его можно было истолковать как примирительные, в голосе не звучали мирные нотки. Интонация была ровная и холодная. — Известно, что Хедли боялся вас. Боялся до такой степени, что попросил защиты, пусть и у человека слишком слабого, чтобы его защитить. Несмотря на это — и благодаря вашим уловкам, — он все-таки попадает в положение, которого всеми силами стремился избежать. На следующее утро его находят мертвым, а вы — последний, кто видел его живым, — исчезаете. Предварительно солгав жене о том, куда направляетесь. По какому-то уж очень прихотливому совпадению вы оказываетесь в коттедже у черта на куличках, и коттедж, видите ли, отрезан от всего окружающего мира. Послушайте, вы действительно думаете, что мы вчера родились?

Дженнингс молча выслушал это бесстрастное подведение итогов и некоторое время молчал. Потом заговорил, нервно и как-то неуверенно:

— Да, я понимаю, как странно все сошлось против меня. Но сам по себе, к несчастью, ни один из перечисленных вами фактов не доказывает моей вины. Разве все это не косвенные улики?

Он был прав, но поскольку Барнаби руководил не общественным туалетом, а отделением полиции, он вовсе не собирался облегчать подозреваемому жизнь, а потому вместо ответа лишь мягко улыбнулся и опять перевел разговор на прошлое:

— Даже если невероятно растянуть границы возможного и признать, что все это — случайные совпадения, остается ваше давнее знакомство с Хедли. Я надеюсь, вы больше не станете утверждать, что знали его очень поверхностно?

— Наше прошлое знакомство не имеет отношения к делу. Даю вам слово.

— Боюсь, я не могу доверять вашему слову, мистер Дженнингс. И даже если то, что вы говорите, правда, все равно вы — единственный известный нам человек, знающий что-то о прошлом Хэдли. Я уверен, вы не захотите намеренно чинить препятствия расследованию.

— Естественно, не захочу.

— Особенно если учесть, что помогать нам всеми доступными способами и в ваших интересах.

— Да, я это понимаю.

Его подвижное лицо выдавало напряженную работу мысли. Барнаби следил за тем, как он взвешивает и высчитывает, прикидывает, что вот здесь есть шанс проскочить, а там — тупик, и все это — на фоне растущей с каждой минутой неуверенности. Словно бы наблюдаешь, как человек пытается читать карту в полной темноте. Наконец Дженнингс сказал:

— Хорошо. Но мне нужно покурить, умыться, что-нибудь съесть и выпить чашку приличного чая — если это был лучший кофе, который вы можете предложить.

Разговор возобновился через полчаса. Дженнингса сопроводили в мужскую уборную, где он ополоснул водой лицо, побрился и выкурил пару своих сигарилл. Трой с удовольствием согласился их попробовать, когда ему предложили, но был сильно разочарован. Горькие, а запах… бр-р… как у прелых листьев. Он выкурил половину, а остаток, вспомнив о хороших манерах, загасил в унитазе, прежде чем выбросить.

Когда все опять собрались в допросной, служащая полиции внесла поднос с сэндвичами, тремя чашками чая и графином свежей воды. Поднос был большой и явно не легкий, но Трой не сделал попытки принять его из рук женщины. Хотите равенства — получите! Поднос с тяжелым стуком утвердился на столе.

Дженнингс немного поел, выпил чаю и откинулся на спинку стула. Вид у него был уже не такой напряженный.

— Итак, — сказал он, — с чего мне начать?

— С начала, — ответил Барнаби, которого, судя по всему, не смутила безмятежность подозреваемого. Он чуть подвинул свой стул, чтобы оставшийся сэндвич оказался вне поля его зрения, потому что есть хотелось ужасно и сэндвич отвлекал бы его, — с того, как вы познакомились с Хедли.

— Хорошо. — Дженнингс помолчал, и лицо у него при этом было задумчивое и мрачное. И все-таки в его молчании чувствовалась какая-то странная радость предвкушения. Максу было приятно, что природный дар позволит ему с должным блеском поведать о жизни персонажа и предъявить разгадку его тайны. — Я познакомился с Джеральдом на вечеринке по случаю моего тридцатилетия. Одна девушка из «Бартса», где я тогда работал, привела его.