Батья Гур - Убийство на кафедре литературы

— Они живут в прошлом веке, — сухо сказал Левенталь.

Адвокат переехал сюда из Бостона, о чем он говорил с гордостью. А причина, по которой он избрал Юг, была связана с его деятельностью в движении за гражданские права.

— Именно чтобы бороться с такими глупостями, — он указал на девушек, — я здесь.

Тихим приятным ветерком повеяло в гостиничном номере, но воздух был все еще влажным. У Михаэля защемило сердце, когда он увидел луну над верхушками магнолий. Весь день он чувствовал себя так, будто его помимо воли втащили в некий чуждый мир.

Он вернулся к записям.

— Что вы делали после смерти Анатолия?

Михаэль снова услышал слабый глуховатый голос Бориса, становившийся громче по ходу беседы:

— Бесконечно повторял его стихи.

Борис осознавал, что остался единственным хранителем наследия Фарбера. Он знал ценность этих стихов. Смыслом и целью его жизни стало, чтобы эти стихи узнали в большом мире. Когда он получил дополнительный срок и его перевели в лагерь под Москвой, он подружился там с одним из работников лагеря — неграмотным санитаром. Целых пять лет он дружил с ним, обучал его, давал советы по любовным вопросам, даже подкупал — делясь тем немногим, что получал сам или удавалось украсть.

— Он был простой крестьянин, — объяснял Борис с сильным русским акцентом, — но выбора не было. Потребовались годы, чтобы в тех местах сблизиться с человеком. Там людям не доверяли. Все подозревали друг друга. Я боялся, что тоже скоро умру. И я «взял душу в руки», как любил говорить Анатолий, и отдал стихи этому крестьянину. В СССР на воле не было тогда цензуры внутренней почты. Я дал санитару адрес одного человека в Москве, которого знал еще с воли. Кто-то в лагере говорил, что этот человек живет на прежнем месте. И я решил попытать счастья. Надеялся, что он в Москве сможет передать стихи кому-то, кто уедет за границу.

— Все стихи сразу? — услышал Михаэль свой голос в записи.

— Нет. Было десять посылок, исписанных мелким почерком.

И снова послышалось бормотание на идише, кашель Бориса. Левенталь попытался прекратить беседу: что-то можно дополнить за пределами больницы, сказал он, надо дать больному отдохнуть.

— Но может, основное все же можно узнать сейчас? — смущенно спросил Михаэль.

Адвокат в нетерпении сказал, что он сам и получил от этого еврея в Москве посылки со стихами в 1957 году, во время «оттепели», в ходе своего первого визита в СССР. Из Москвы он направился в Вену, и там — его глаза сверкнули — встретил молодого талантливого человека, он впоследствии стал известным в Израиле поэтом.

Адвокат показал ему стихи. Они встречались на конференции по правам человека. Оба были тогда представителями студентов на каком-то антикоммунистическом конгрессе. Что было на этом конгрессе, Левенталь уже не помнил, ведь он прибыл туда прямо из Москвы и русские впечатления поглотили все остальное.

— Шауль Тирош, — с гордостью сказал Левенталь, — вот кому я передал эти стихи.

Они сидели тогда в венском кафе, Левенталь помнил даже вкус струделя, но название кафе забыл. Тирош проявил интерес к стихам «с московского фестиваля». Левенталь жаждал поделиться своими русскими впечатлениями и показал Тирошу стихи. Тирош очень разволновался и сразу же предложил адвокату поехать с ним в Израиль. Тирош рассказал, что он работает на кафедре литературы в Еврейском университете, что у него есть связи в литературном мире. Он держал бумаги так бережно, с такой любовью, что Левенталю стало ясно — стихи попали в надежные руки. Тирош перевел ему несколько строк — там же, в кафе, и даже он, Левенталь, ничего не понимающий в стихах, проникся мощью этой поэзии. Он понял — на этого человека можно положиться.

И Тирош действительно издал стихи в большой книге с комментариями. Однако Левенталь иврита не знал и не мог получить полного удовлетворения от дела рук своих.

Тут Михаэль прервал адвоката и спросил, не показывал ли он Борису книгу, которую послал ему Тирош.

Адвокат смешался, затем признался, что не знает, как это объяснить, но книга потерялась несколько лет тому назад. И почти шепотом добавил, что показал эту книгу кому-то, кто знал иврит, но на этого человека стихи почему-то особенного впечатления не произвели.

— Он как-то слабо реагировал, — смущенно сказал адвокат. И, помолчав, добавил, что Додай пообещал прислать ему новую книгу.

Тут Михаэль вынул из портфеля книгу, что привез с собой, и без слов подал ее Борису. Борис взял книгу с видимым удовольствием, волнуясь, открыл ее и начал листать.