Он понял сразу много вещей. Он не хочет больше убивать невинных людей.
«Нет, — говорил он себе. — Наверное, у меня уж планида такая — убивать. Никуда не денешься, если я действительно только это и умею делать по-настоящему. Но не невинных людей, не невинных…»
Кроме того, он не желает больше быть пешкой, не хочет бездумно выполнять чужую волю. Он сам — офицер и может решать, что хорошо, а что плохо. И для Родины, в частности. А почему бы и нет? Разве он не имеет на это права? Больше он не позволит использовать себя.
И еще… То, в чем ему было труднее всего признаться себе. Он хотел Нину, и не так, как прежде хотел разных женщин, а по-настоящему. Называется ли это любовью? Нет, конечно, нет… Но это называется истинной, подлинной страстью, которая по-настоящему захватывает целиком. Когда секс не просто времяпрепровождение и не повод для минутного наслаждения. То, что он испытывал с Ниной, — это царство чувственности, море, бескрайнее море желания.
Итак, ему предстояло теперь принять решение. Вариантов было три. Первый — он доводит взятое на себя дело до конца. То есть убивает Нину прямо сейчас, потом получает последнюю треть денег и спокойно уматывает с семьей за границу.
Но этот вариант отпадал. Собственно, Щелкунчик отказался от этого варианта еще утром, когда развернул конверт и увидел фотографию Нины. Просто он не хотел себе в этом признаваться…
Второй вариант предполагал следующее — он просто встает сейчас, одевается и уходит до того, как Нина проснется.
Он уходит, забирает Надю с детьми и улетает в Ригу. А потом дальше, денег в любом случае хватит надолго и на много…
Оставался еще третий вариант. На первый взгляд он казался почти совершенно безумным, но на этот счет у Щелкунчика были отдельные соображения. Неужели бог не покарал его уже давно только для того, чтобы он — Щелкунчик — сейчас просто сбежал и потом до самой смерти лежал на пляже где-нибудь возле Рио-де-Жанейро? Неужели все закончится так глупо, жалко и бездарно? И сможет ли Щелкунчик жить там, вдалеке, без дела, без цели, да еще и волоча за собой груз в виде своего прошлого?
Тем более невыносимо это будет для него теперь, когда он только узнал что-то новое, важное для себя о себе самом, о том, как надо ему жить.
Кстати, если он сейчас сбежит, то навсегда потеряет Нину — женщину, разбудившую в нем мужскую чувственность… Потеряет навечно и потому, что будет жить где-то безумно далеко, за морями-океанами, а также и потому, что ее попросту не будет существовать.
Ведь наивно полагать, что, если он сейчас ее не убьет, заказ не будет просто передан другому киллеру… Если уж банк решил убить Нину, он сделает это, несмотря ни на какие обстоятельства. Тем более что, несомненно, Нина с ее деятельной натурой действительно представляла угрозу гигантской сделке…
Вот так все и получается в жизни — думаешь, что у тебя в запасе три варианта, а оказывается, что приемлемый, возможный для тебя всего один!
* * *
Нина спала долго. Это не был здоровый сон, это было тяжелое состояние забытья, в которое женщина вогнала себя сама кокаином.
На улице уже стало темнеть, когда она открыла глаза и пустым взглядом посмотрела на сидящего в кресле возле кровати Щелкунчика.
— Я все еще жива? — медленно сказала она, приподнимая голову с подушки. Волосы ее рассыпались по плечам, а лицо было все еще бледно, но необычайно красиво. — Я вижу или все это происходит со мной в предсмертном сне?
Щелкунчик промолчал и только слабо улыбнулся. Прошедшие часы были и для него нелегкими, и он еще не вполне пришел в себя от внутренней борьбы.
— Я совершенно не ожидала этого, — произнесла женщина и покачала головой.
— Чего не ожидала? — не понял Щелкунчик. — Ты думала, что я оставлю тебя и уйду, не попрощавшись?
Наступила пауза, в течение которой они глядели друг на друга, причем Нина — так, словно видела Щелкунчика впервые.
— Ты и должен был уйти, по моим расчетам, — наконец сказала она. — Но я была уверена, что мне не суждено проснуться после твоего ухода.
Щелкунчик подпрыгнул в кресле и вытаращился на Нину. Он попытался что-то сказать, но слова застряли у него в горле и раздался какой-то писк… Нина смотрела ему в глаза и не отводила взгляда. Зрачки все еще были расширены, но уже в меньшей степени, чем раньше, — действие кокаина ослабло.
Теперь женщина сидела на кровати, а голос ее звучал тихо, проникновенно.
— Почему ты не убил меня? — спросила она. — Почему ты тянешь, медлишь? Почему ты бездействуешь?
Читать дальше