Андрей Воронин: Последнее купе

Ладно, проехали.

В двух кварталах от дома – бар «Пирамида». Место, где собираются настоящие мужчины и опытные женщины, малолеткам здесь делать нечего. Последние годы «Пирамида» была вторым домом для Жоры Пятакова, здесь он оставил в общей сложности семь с лишним тысяч долларов, получил перелом носовой кости и ключицы, познакомился с полсотней дам, для которых нет ничего невозможного, и научился бить так, чтобы противник приземлялся на пол уже инвалидом 2-й группы.

«Зайти, нажраться?» – подумал Жора, оглядываясь на яркую вывеску, где патриот своего заведения Митрич собственными руками намалевал знаменитую пирамиду Хеопса, похожую на одну из тех собачьих кучек, которыми усеян Октябрьский парк.

Денег у Жоры не было, и никаких причин сворачивать с пути тоже не было, это верно. Научный факт, как говорит подполковник Рощин.

Однако Жорины ноги совершенно самостоятельно выполнили команду «нале-во», и – шагом марш! – повели его знакомой дорожкой, где каждый выступ и каждый камешек он знал, как родинки на собственном теле.

Саша Зубрович по кличке Зебра оглянулся, поставил на стойку бокал с пивными кружевами по стенкам и толкнул соседа под локоть:

– Слышь. Этот явился – Пятаков…

Вирус поднял голову, посмотрел на Зебру – марсианин марсианином – и снова уперся лбом в стойку. Сплюнул под ноги.

– Где? – спросил он глухо.

– С Тонькой Ремез водку жрет, за третьим столиком. Да ты разуй глаза.

Разуваться Вирусу было лень. Он покачивался на высоком табурете, подбородок весь в слюне, глаза съезжаются к носу, это значит – скоро опять заскок найдет. Весь день его преследовала мысль, что он что-то забыл. Что-то важное.

– А кто он такой, этот… Пятаков? – спросил наконец Вирус.

Зебра постучал по пустому бокалу вилкой, тут же перед ним возник Митрич, задрал рыжие брови: сколько? Зебра показал два пальца. Через минуту стойку украсили еще два бокала светлого.

– Пятаков гнус, – ответил Зебра. – Гнус и жила. Он тебе вчера триста монет проиграл, а сейчас жрет «смирновку» и плюет на все.

– Вчера? – удивился Вирус. Он ничего не помнил. – Вчера?..

– Нет, завтра, – пошутил Зебра.

Вирус вздрогнул, медленно разогнулся и вперил в дружка дикий марсианский взгляд. Зебра невольно поежился.

– Эй. ты в порядке, слышь?

Все знали, что Вирус сел на какую-то дрянь, и сел прочно – то ли героин жрет, то ли грибы, то ли торчит на первитине. С некоторых пор понятия «вчера» и «завтра» стали терять для него свой первоначальный смысл. Вирус никогда не проигрывал в карты, всегда знал, у кого сидит червовая пара, у кого десятка не прикрыта, а кто только и ждет, чтобы разбить его бубну. Но при этом он все меньше понимал разницу между утром и ночью, между часами и минутами. Вирус мог лечь спать в шесть утра двадцатого мая и проснуться девятнадцатого – в начале второго ночи. Запросто. А когда он после этого выползал на улицу, лицо его было, как кусок сырого фарша. По большому секрету: Вирус ширялся по четвертому измерению, по «Четвертой авеню», которую он сам открыл, сам, вот этими самыми руками, – и никому, естественно, не рассказывал. Поэтому сейчас он с таким изумлением смотрел на Зебру. Завтра? Кто-то завтра проиграл ему, Вирусу, триста монет? И Зебра, значит, тоже знает?

Вирус что-то соображал, потом сплюнул еще раз. Взгромоздил руку Зебре на плечо, поднес указательный палец к губам и загадочно произнес:

– Только тш-шш. Никому. Теперь мы братья по разуму. Понял?

Зебра с опаской посмотрел в его марсианские глаза, закивал. Да, да, все понял, шеф.

– А теперь давай сюда этого гнуса, – сказал Вирус уже обычным голосом. – Пятакова. или как его там.

Зебра прикончил свой бокал и поднялся из-за стойки.

– Ой, Зебра, что я тебе покажу!.. – Тоня Ремез приподняла край юбки, там на бедре красовался свежий синяк. – Это перуанцы, – сказала она, едва не плача. – Такие маленькие, такие вонючие, злые!

От Тони сегодня пахло не только перуанцами, но и бедуинами, и друзьями степей калмыками – зато у нее были деньги, и она, вечная заочница Ростовского иняза, была одной из тех женщин, для которых нет ничего невозможного. Сорок тысяч до завтра? Никаких проблем.

Жора успел прикончить литр пива и сто пятьдесят водки и несколько раз запустить зубы в бифштекс, и когда Зебра подрулил к их столику, он был уже практически реанимирован.

Зебра вежливо оскалился в ответ на Тонины жалобы: перуанцы! ну что с них взять! – затем наклонился к Жоре и сказал: