Дарья Симонова - Кассандра пила массандру

— Меня попросили о дружеской услуге, — с хамским равнодушием отозвался адвокат. — Уж не обессудьте, что помог вам. В следующий раз буду осмотрительнее.

— Но-но, не ссорьтесь, горячие эстонские парни, — хмельно хохотнула Зеленцова, вспомнив старый анекдот.

Настасья Кирилловна ужаснулась от назревающего конфликта, но… в глубине души вздохнула с облегчением. Сейчас тягостные гости уйдут от накалившейся ситуации, и она уже наедине попросит Илью опровергнуть злобную адвокатскую клевету.

И правда: что за странные защитники нынче? Не защита, а сплошное нападение!

Нет, такой хоккей нам не нужен!

Но наедине с Ильей почему-то стало еще хуже. Он отрицал свой обман о вызове к следователю и ужасно злился оттого, что его жена сомневается в его словах из-за какого-то охламона, который сам недавно с зоны откинулся. И что с того, что охламон помог ему выйти на волю?! Все это гигантская афера Помела, чтобы выкрутиться.

— Он смылся, устроив гнусный балаган. Прикнулся чахликом невмирущим…

— Кем?! — удивилась Настя.

— Да кем-кем, покойником! Вот ведь сволочь какая! Сам теперь прохлаждается где-нибудь на Карибских островах с нашими деньгами, а тут он умер для всех… А нас теперь из-за несуществующего убийства будут в тюрьму сажать!

Настасья Кирилловна не возражала. Она только устало удивлялась тому, что Илья, всегда такой въедливый и скрупулезный, принял слова Зеленцовой на веру. Конечно, первое, что хотелось сделать, — это всем дольщикам рассказать о ее «видении». Но Настя понимала также и то, что это ничего не изменит. А возможно, даже ухудшит их с Ильей положение. Скажут, что они распространяют выдумки Зеленцовой, чтобы выгородить Илюшу. А потом это дойдет до Яны Беленсон, которая все слова заклятой подруги извратит по-своему. А с Беленсонихой иметь дело совсем не хотелось после того, как она едва не убедила Настю бросить мужа на произвол судьбы.

Какими опасными могут быть люди, которые умеют появляться в нужное время в нужном месте! Это умение переходит в привычку, и вот они уже суют свой удачливый нос в чужую жизнь, разрушая ее… Человек дающий удачливым не бывает, это всем известно. Человеку дающему предлагается довольствоваться иными радостями.

Настасья верила Илюше, конечно, верила. И объективным аргументом, который был тверд и непоколебим как скала, был гнусный характер неистового Валентина, который никогда никому не пошел бы навстречу. Тем более в ответ на просьбу оговорить самого себя, любимого…

И вот потянулись дни, когда ощущение ночных моторов и ночных шагов, приехавших за кем-то, генетически знакомое нашей репрессированной нации, овладело Настасьей окончательно. Дочери она решила пока ничего не говорить. Нечего ей волноваться в ее положении! А Илья замкнулся и ушел с головой в свои любимые книги. Вообще-то этот процесс усугубился у него с тех пор, как он ушел из своего института. А ушел он из-за разногласий с начальством, которые терпел много лет, но вытерпеть вместе с ними и «дебилизацию учебного процесса», как он называл все эти нынешние реорганизации, Илья оказался не в силах. Отношения со студентами у него были очень бурные и противоречивые — от обожания до ненависти. Илья нещадно требовал от них живой мысли, а не выполнения шаблона. Он настаивал на том, что если не делать больше, чем от тебя требует программа, хотя бы по одному предмету, то это тупиковый путь прямиком в пополнение рядов биомассы. И лучше бы этими приоритетами были его дисциплины. Он читал курс по литературе XX века и вел свое любимое детище — факультатив по изданиям русского зарубежья. У него была своя небольшая и раритетная коллекция этих тонких хрупких книжек, олицетворяющих собой Слово в изгнании. Он даже раздобыл первое издание «Вечер у Клэр» своего любимейшего автора Гайто Газданова.

Илью Андреевича любили умные, пытливые, созидающие, амбициозные. Любили невротики и шизоиды. Потребители, карьеристы и лентяи его сторонились. Стремившиеся к ни к чему не обязывающему благополучию его ненавидели. Избранные из любивших его остались с ним и после его ухода. Илья стал для них Учителем, строгим, но трепетным. Кто-то из учеников — совсем немногие — остался ему другом, других разбросало жизнью, но временами они вновь появлялись на горизонте, чтобы послушать старого эстета-ворчуна. Общение с ними, постоянное или прерывающееся на годы, и филигранное извлечение из чьих-то забытых библиотек драгоценных книжных экземпляров — для Ильи эти занятия были важнее семьи. Настасью Кирилловну это давно уже не задевало — лишь бы не вспоминал о зеленом змии! Но в эти дни ей остро не хватало сопричастности. Ощущения, что они переживают свою беду вместе, а не поодиночке…