Андрей Добров - Басурманка

Второй помощник Мануйла был личностью не менее яркой. Только в другой области. Это был известный на всю Москву бабник и плут Сёмка Литвин. Его дед приехал на Москву еще с Глинскими, в свите знаменитого Михайлы Глинского, дяди царицы Елены. Сёмка уродился красавчиком – соболиные брови вразлет, щечки румяные. Он одевался как лях, а волос не стриг, как полагается всякому русскому человеку, отчего они выбивались из-под щегольской алой шапочки русыми кудрями. Усы Семка подвивал, а подбородок брил. Несколько лет назад Хитрой спас Литвина от смерти, когда того загнал на сосну какой-то яузский мельник, заставший Сёмку со своей женой в бане. Мельник уже собирался лезть на дерево с топором, рубить голого Литвина, но тут на счастье последнего мимо проезжал Хитрой с людьми из Разбойного. Они повалили беснующегося мельника на землю и держали его так от греха подальше, пока Сёмка не слез и не убежал, прикрывая срам одними только дрожащими ладонями. На следующий день Литвин разыскал Мануйлу и отблагодарил кувшином рейнского, который они вдвоем распили на дворе Мануйлы под тонко нарезанную ветчину с ядреным хренком, да добавили еще немного крепкого меда, да потом немного приняли водочки, а затем для веселья выпили самую малость пива. А на следующее утро Мануйла неожиданно для себя обнаружил имя Сёмки, вписанное коряво в списки Разбойного приказа в качестве его помощника. Когда они успели там побывать, с кем говорили и как этого кого-то убедили – никто не помнил. И для самого Литвина это тоже стало неожиданностью. Однако скоро оказалось, что Литвин очень полезен в деле, поскольку он умел быстро разговорить любую бабу.

Утром Мануйла послал за ними сынишку своего конюха. Не прошло и получаса, как оба примчались к Хитрому.

– Никак, Мануйла Ондреевич, дельце намечается, – спросил Сёмка, – а то мы уж засиделись. Всех баб перещупали, все пиво выпили, начали баб по второму разу щупать, так скучно по второму-то!

Злоба только поклонился и ткнул товарища локтем в бок, чтобы перестал болтать за двоих.

Мануйла усадил их за стол во дворе и крикнул яблочного квасу.

– Завтра поедете в Татарку. Обойдете дворы – не пропала ли у кого молодая девка. Или мужик молодой.

– Девка или мужик? – уточнил Злоба.

Мануйла поморщился и рассказал им про переодетого татаркой татарина. Литвин покрутил свой ус, почесал мизинцем затылок через шапочку и крякнул.

– Не мое, конечно, дело, Мануйла Ондреевич, – сказал он как бы смущенно, – Но может тебе все же жениться? А то уж больно у тебя странные дела пошли. Мужик бабой переодетый – это скорее немцы на такое способны. А татары…

– Говорят, Девлетка с Крыма на Москву войной собирается, – сказал Злоба серьезно, – может лазутчика прислал? А его тут по-тихому Годуновские, Дмитрия Ивановича ребята и ухайдакали?

Мануйла отпил из кружки и вытер усы.

– Нет, – сказал он, поставив кружку на доски стола, – Не похоже. Меня ночью Шапка вызывал и сказал, что от Мстиславского пришло указание – это дело расследовать нашим приказом. Если бы лазутчик – его бы Годуновские во дворец забрали. Так что начнем с малого – вдруг это какой блаженный татарин сбежал и его сейчас по всем Татаркам ищут.

– Блаженный татарин? – удивился Злоба, – А разве татары блаженными бывают?

– То другая блажь, не божественная, – сказал Литвин, – Вот когда баба под тобой стонать и вертеться начинает – так прямо как блаженная. Но тут до святости, друг ты мой, далеко!

– Ну, приблизительно, – сказал Мануйла и вдруг снова подумал об Агафье.

Днем Мануйла опять заехал в мертвецкую, поболтать с Сорокой. Он нашел отставного сыщика во дворе – Нил сидел на табурете и строгал деревяшку – мастерил внуку полкана.

– Говорят, наши все Колывань взять не могут, – говорил Нил Сорока, – Сколько же они там стоять будут. Наш царь Магнуса с его ливонцами послал в помощь, а все равно дело не идет.

Магнус был датский принц, приставший ко двору и получивший от Ивана Васильевича отвоеванные ливонские земли в обмен на то, что признал себя вассалом-голдовником русского царя. По указу Грозного Магнус в тот год помогал нашему воеводе Умнову-Колычеву осаждать Колывань, позднее известную как Таллин.

– Знаю я этого Умнова-Колычева, – продолжал Сорока, – умного в нем немного. Бестолковый он боярин. Да и Магнус, как мне кажется, тоже не шибко умен. Один стратилат стоит другого. Да ты, я смотрю, меня не слушаешь. Что случилось-то? Рассказывай.

Мануйла рассказал все, что произошло. Посидели молча, обдумывая. Потом Мануйла сказал: