Анна и Сергей Литвиновы - Успеть изменить до рассвета

— Потому что там у нас — самый настоящий, поганый капитализм. Тот, против которого вы здесь все боретесь и критикуете — Америку, Англию, ФРГ. А у нас там — как у них сейчас, только гораздо хуже.

Услышав мои крамольные речи, девушка дернулась и оглянулась — но, слава богу, никто не шел за нами и ничего не слыхал.

А я продолжал:

— Все в России в две тыщи семнадцатом беззастенчиво поклоняются золотому тельцу, все стараются разбогатеть, любым путем. А не разбогател — неудачник. Кругом коррупция, взяточничество. Медицина практически вся платная. Образование тоже.

— Ты прямо какие‑то антисоветские разговоры ведешь.

— Да у вас тут любая правда считается антисоветчиной.

— А хоть что‑то хорошее у вас там есть? Кроме телефонов в кармане у каждого?

— Есть. За границу можно выезжать свободно. Когда и куда хочешь, в любую страну, хоть в Болгарию, хоть в Чили. Можно все, что угодно, в магазине купить — были бы деньги. И еще печатают любые книги, и нет никакой цензуры.

— У нас тоже нет никакой цензуры, — промолвила она убежденно и тем меня слегка уязвила.

— Да?! Ты так думаешь?

— Конечно.

— А ты такие произведения слышала? Например, «Доктор Живаго» Пастернака? «Котлован» Платонова? «Реквием» Ахматовой? «Жизнь и судьба» Гроссмана? [24] Алексей не совсем прав. Работа над романом «Жизнь и судьба» в октябре 1957 года, по всей видимости, еще продолжалась. Во всяком случае, в журналах «Знамя» и «Новый мир» рукопись обсуждали только в 1960 году, после чего КГБ конфисковал роман у автора. Напечатан в СССР впервые в 1988 году. А ведь они уже написаны. Здесь и сейчас, в СССР. Только не изданы. И еще о‑о‑очень долго не будут тут изданы.

— Гроссмана я читала. Пастернака и Ахматову тоже. Но не те вещи, о которых ты говоришь.

— Естественно. Потому что они у вас тут, в СССР, под семью замками.

— А у вас там, в СССР образца две тысячи семнадцатого года?

Тут я решил ее совсем добить — а пусть держится от меня, такого полоумного антисоветчика, подальше!

— Прежде всего нет больше никакого СССР.

— Да? А что есть?

— СССР распался на пятнадцать независимых республик. Армению, Белоруссию, Грузию и так далее. И Россию, конечно. Все — независимые страны, у каждой — свои президенты, собственные столицы, армии.

Когда девушка услышала это, она опять оглянулась — не донеслись ли мои слова до чьих‑нибудь еще ушей. Да, очень крамольно они звучали в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом, я согласен. Но одни мы были на широких тротуарах Садового, только красные флаги, вывешенные в честь будущего юбилея Революции, трепетали над нами.

— А зачем СССР распался? — спросила Лариса шепотом.

— Не знаю, — искренне ответил я. — Так получилось.

— Но вы хоть дружно живете?

— Нет. Азербайджан воевал с Арменией. По‑настоящему — с танками, артиллерией, большими потерями. Россия с Грузией воевала. А теперь с Украиной воюет.

— Совсем ты ерунду придумываешь! — в сердцах выкрикнула она. — Как это русские могут с украинцами воевать?! Мы же братья! Можно сказать, один народ! Я вон наполовину украинка. И что же?! Я сама с собой воевать буду?!

— Вырастешь, ну, то есть доживешь до две тысячи семнадцатого года — узнаешь.

— До две тысячи семнадцатого? Сколько лет мне тогда будет? Плюс шестьдесят — итого семьдесят семь. Вряд ли, конечно, доскриплю — но шанс есть.

— Шанс‑то, он у тебя есть — если ты подальше от меня держаться будешь.

— Опять ты заладил! А если не буду?

— Если не будешь, то в конце концов, не сейчас, а в семидесятые годы, выйдешь за меня замуж. И будешь со мной несчастлива. И умрешь до срока. И еще одно имя запомни: Вячеслав Лыньков. Он тут же, в нашем институте учится, только на другом факультете. И его тоже, пожалуйста, избегай.

— Я за него тоже, значит, замуж выйду?

— Да, раньше, чем за меня. Прямо в институте. И тоже неудачно получится.

— Знаешь что?! Если я тебе не нравлюсь и ты совершенно не хочешь за мной ухаживать — зачем этот цирк? Эта комедия?! Я, дескать, выйду за тебя замуж и буду несчастна! Бред! Да не собираюсь я за тебя замуж! И видеться с тобой больше не собираюсь. И слышать о тебе больше не хочу!

— Вот и прекрасно.

— Да, и замечательно! И до свидания. И очень жалею я, что согласилась с тобой в театр пойти. Надо ж, какой цирк устроил. Человек из будущего! Да ты не из будущего, ты из Кащенко! Ненормальный какой‑то!

Это было хорошо, что она так взбеленилась. И что считает меня ненормальным — тоже.