Альфия Шайхутдинова - Психология жертвы, или Жертвы психологии. Гастрономический триллер

– Вы тут располагайтесь, как вам удобно, – мурлыкал Виктор, разливая вино. – Думаю, через полчасика я смогу угостить вас посолиднее… Ну, со знакомством? – Он тепло посмотрел в глаза растерявшейся Гуле и протянул бокал, согретый его руками. – Весьма рекомендую: настоящее «Сансер Убер Брошар» (очень, видно, оба они любили слово «настоящее»). Начинать трапезу хорошим виноградным вином – конечно, сухим и, конечно, белым – верная гарантия, что аппетит вас не подведет. Убежден, что подобного вина вам, дитя мое, пробовать не доводилось.

Гуля же была убеждена, что аппетит не подведет ее при любом раскладе. А последняя его фраза, в которой она уловила намек на разделявший их социальный барьер, заставила ее вспыхнуть – так, что она сама почувствовала, что краснеет, и растерялась еще безнадежней. Однако пить для храбрости ей не в новинку, а уж коли Виктор сам предлагает ей выпить – она не шокирует его, всего лишь послушавшись… однако ей пришлось еще потерпеть.

– Можно тост? – спросил Виктор, словно ему действительно требовалось разрешение. Гуля только успела подумать, что уже озвученный тост «со знакомством» ничуть не хуже любого другого, – а он уже начал декламировать:

…Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха

Видеть, как целой страной обладает веселье; как всюду

Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая; как всюду

Рядом по чину сидят за столами, и хлебом и мясом

Пышно покрытыми; как из кратер животворных напиток

Льет виночерпий и в кубках его разносит…

– и, как на сцене, высоко поднял свой «кубок», призывая их присоединиться к нему. Гуля присоединилась, недоумевая: и это у них называется «тост»?

– Что это? – не сдержалась она.

– Гомер, – охотно откликнулась Зоя, и Виктор еще охотнее поддержал: «Гомер, „Одиссея“. Песнь девятая… Onorate l’altissimo poeta.»

Гуля смотрела на них почти с ужасом. Они, может, больные оба? Или действительно основная их цель – почаще и побольнее ее уколоть, показав, указав, доказав: ты, девочка, и впрямь возомнила, что можешь быть с нами на равных? Да ты же, дурочка, просто чмо, срань болотная, как посмела ты хоть возмечтать на минутку?.. Она снова была готова плакать, и надо же какой конфуз еще, какой позорный промах она совершила: брат-то с сестрой выпили по глоточку и явно не собирались убыстрять темп поглощения этой кислятины, а у нее бокал уже пустой стоит. Она испуганно открыла рот, чтобы что-нибудь сказать в оправдание (сама не зная что), но Виктор помахал рукой успокаивающе и снова наполнил ее посуду. «Рад, что вы оценили», сказал он, значительно приподняв бровь.

Что ж, впредь она будет умнее.

– Зоя, – сказал Виктор, прежде чем снова их покинуть, – ты бы заняла Гулю чем-нибудь. Что ж вы тут скучаете, как сиротки. – И Гуле: – Как вы относитесь к фортепианной музыке, дитя мое?

Гуля не знала, как она относится к фортепианной музыке, – но на всякий случай кивнула. Виктор обрадовался: «Замечательно. А Зоя замечательно играет, и рояль у нас тоже замечательный – настоящий кабинетный „стейнвей“, вы еще не обратили внимание?»

Она еще не обратила внимание. Но опять кивнула. На всякий случай. С одной стороны, ей немного надоело, что они оба все время как будто хвастаются; с другой… ну, если б у нее был настоящий кабинетный этот самый и все, что есть у них, – она бы тоже, наверно, хвасталась? Но главное… что главное? Ах да. Главное то, что сегодня ей, как Золушке, выпал шанс приобщиться к жизни тех, кому есть чем хвастаться. И дура она будет, если не воспользуется этим на самую-самую полную катушку.

Зоя легко поднялась. Прошествовала к кабинетному чуду, поместила себя на вращающийся табурет (еще одно чудо, надо полагать), откинул крышку рояля, откинула назад свой патрицианский стан – и посмотрела на Гулю.

«… Любите ли вы Брамса?» – спросила она лукаво.

Гуля затрепетала. Хотела она того или не хотела, сознавала или нет – ей вновь почудилось в воздухе дрожание гнусного намека на ее плебейство. Однако Виктор уже знакомым движением руки успокоил ее: «Всего лишь литературная реминисценция, – сказал он с легкой досадой. – Если, конечно, мы вслед за Зоей поспешим причесть мадам Саган к светлому лику литературы…» – и Гуля поняла, что объектом досады служила не она. А Зоя. И, нужно признаться, это открытие подарило ей минутку мстительной удовлетворенности.

Зоя повела плечами. Виктор вышел по своим кулинарным делам.

– Брамс, – сухо объявила Зоя. – Пятый венгерский танец, – и с силой затарабанила по клавишам, покуда Гуля уныло прикидывала: сколько еще венгерских танцев ей предстоит выслушать. Кой черт дернул ее кивать в ответ на вопрос о ее отношении к фортепианной музыке…