Ираида Лиманова - Как я убила Наташку

То, что зубы у меня растут неровно – ещё не самое страшное. Поношу «брекеты» – и со временем голливудская улыбка обеспечена. Но в остальном – на всю жизнь придётся остаться уродиной. Мама рассказывала, что когда я была ещё только «в проекте», она загадала – не важно, на кого будет похож ребёнок, главное – мамин нос. Но, увидев меня в первый раз в роддоме, расстроилась – ноздри крошечные, но сразу видно, папины. А мою внешность описывает так: «Ноги-ноги-ноги и нос». Хорошо, хоть дылдой не обзывает, как некоторые.

В самом деле, к 12 годам вымахать выше собственной матери – это кого хочешь огорчит. «Не верится, что я девять месяцев вынашивала этого монстрика» – вздыхает мама, когда думает, что я её не слышу. И всё чаще тихо огорчается, инспектируя мои недостатки – рост, худобу, большой рот, какие-то неправильные лодыжки и «татарские» скулы. По поводу носа она меня уже утешила: «вырастешь, сделаешь пластическую операцию».

А на картине Брюллова все такие обалденно красивые и правильные. Округлые контуры тел. Смуглая матовая кожа, большие тёмные глаза, идеальный овал лица – у всех без исключения, даже у стариков. И это – под угрозой смерти. Интересно, а в тот момент, когда их уже практически накроет эта огненная лава, они останутся такими же прекрасными? Или смерть уродует? Но художник остановил именно это мгновение – за несколько секунд «до». Наверное «после», настолько страшно, что лучше бы этого никогда не видеть. А главное, не чувствовать. Я вот, например, настолько привыкла смотреть каждое утро на этих обречённых, что уже почти не сопереживаю, а только в сотый раз пробегаю глазами по знакомым линиям, наслаждаюсь чистотой насыщенно- красных и синих тонов одежды.

Жалко, что само извержение вулкана – где-то на самом дальнем плане, и нам показывают только отсветы. А то, что происходит землетрясение, видно по наклонившимся статуям на порталах зданий. Но наклонились они вполне эстетично, в строго отведённом для них углу полотна. Так что совсем не страшно.

Интересно, а если точно знать, что не умрёшь, и просто так смотреть – можно получить наслаждение от вида природных катаклизмов?

Сам момент землетрясения я, как ни странно, не уловила. Качалась на качелях, натянутых между двух кривых камчатских берёз. Вдруг со всех соседних деревьев начал сразу осыпаться снег, но не плавно, а толчками. Как будто деревья ожили и отряхивались, как собаки. И качели стали двигаться не по привычной дуге, а с завихрениями. Даже показалось: ствол берёзы сам повернулся и двинулся наискосок, мне навстречу.

Конечно, я ничего не поняла. Только крепче вцепилась в верёвки, и качалась ещё долго, пытаясь повторить необычное ощущение кривизны полёта. Мне казалось, что это я сама сделала какое-то ловкое и сильное движение, какой-то акробатический трюк, и если исхитриться, можно его повторить, закрепить навыки и показать всем, что я могу раскачаться не только выше, но и лучше всех. Я даже не заметила, что рощица на сопке изменилась, что птицы кружатся как сумасшедшие и не садятся на голые деревья. Ветер не просто свистел, он гудел, как реактивный самолёт. И я, как ни пыталась, не могла его перекричать.

Только много времени спустя я поняла, как мне повезло. И не только потому, что осталась жива-здорова. Главное – я и не видела, как погибли мои родители, во что превратилась наша улица. Только очень удивилась, когда слезла с качелей, – как много снега осыпалось к подножью сопок, и огорчилась, что теперь трудно будет дойти до дома.

Потом, когда пробиралась через сугробы и поваленные деревья, уже начинала догадываться, что случилось. Пробираться по снежным завалам было трудно и больно. И это – на Камчатке, в Палане, за сотни километров от нашего посёлка на Сахалине, который оказался практически в эпицентре землетрясения.

В Палану привезла меня бабушка, на смотр художественной самодеятельности. И сразу же мы с ней поругались. Я занималась в балетной студии, и на следующий день должна была показывать миниатюру из «Щелкунчика». А бабушка нашла среди моих вещей маленький пакетик с косметикой. И, конечно, заявила, как это вульгарно – красить глаза и губы в моём возрасте.

– Но это же для сцены! Ты не понимаешь, там должно быть всё яркое, чтобы лицо с последнего ряда могли рассмотреть. И вообще, я уже взрослая, и мама мне разрешает краситься, когда концерт!

И так далее…А потом назло бабушке убежала на другой край этой самой Паланы, качалась на качелях дотемна. Ничего, пускай поволнуется, так ей и надо, нечего трогать мои вещи.