Инна Тронина - Дешёвый товар

Он собирался съездить в отпуск на Дальний Восток, к одному из друзей-таможенников. Поездку уже давно обсудили и одобрили на всех уровнях. Друг даже возместил стоимость буквально золотого билета до Владивостока. Теперь он занимался бизнесом и мог себе это позволить. Завтра Озирский должен был дать телеграмму о своём прибытии. Две недели спокойной жизни на берегу Тихого океана были ему гарантированы.

На Северном кладбище Андрей уже не собирался заходить в церковь. Он пошёл по главной аллее, потом свернул на боковую, и вдруг словно невидимая рука сжала горло. Дыхание сделалось глубоким и редким, а на глаза навернулись слёзы. Кладбище выглядело празднично – свежие цветы, венки, везде ветки вербы. Какие-то ограды были подкрашены, другие ещё не привели в порядок. Многие раковины уже вычистили, а мусор сложили в кучки и подожгли. Тут пахло деревней, мокрой землёй, набухшими почками. Пробуждающаяся к жизни природа торжествовала свою победу над тьмой.

С пожелтевших снимков и с каменных глыб на Озирского смотрели лица умерших. До них сияющей весне словно не было дела. Тени остались в прошлом, а жизнь пошла вперёд. Андрей знал, что Наташкиного лица он не увидит. Ещё не прошло года со дня её гибели, да и некому ставить памятник. Подруги и приятели, бесчисленные клиенты быстро забыли «Фею Кренского озера», которая, в отличие от сказочной тёзки, оказалась смертной.

Пробираясь между двумя, очень близко сдвинутыми оградами, Андрей вспоминал, как осенью прошлого года приехал в морг опознавать тело бывшей жены. Он сам был почти покойник – с забинтованными руками, пропахший противоожоговой мазью и болезненным потом. У него была высокая температура, и потому качало из стороны в сторону. Так продолжалось до тех пор, пока Озирский не подошёл к каталке, накрытой белой простынёй.

Санитар откинул ткань с лица, и Андрей почувствовал странную нежность, благодарность к женщине, которая много лет была ему ненавистна. Она лежала с полузакрытыми карими глазами, и соломенные густые волосы ещё хранили прежний блеск. А на губах застыла улыбка – та, которая когда-то, в песках Средней Азии, доводила его до экстаза. Тело давно остыло, а треугольное личико Натальи лучилось счастьем, покоем, нездешней уже благостью. Проказливая кокетка и после смерти старалась быть привлекательной. Она стыдливо прятала расколотый об асфальт затылок и словно продолжала взглядом просить прощения.

Озирский уже знал тогда, что Наталья ценой своей жизни спасла его, и силы взялись ниоткуда. Он понял, что должен похоронить покойницу сам, не перепоручая это никому. Она спасла не только Андрея, но и почти всех заключённых «Лазарета Келль». Благодаря в том числе и Наталье была ликвидирована группировка Ювелира. Провалились в ад Али Мамедов и Нора Келль, не говоря уже о самом Семёне Уссере. Нет больше и адыловского подручного Рафхата Хафизова; никогда он не вернётся героем в независимый Узбекистан. За одно это Наташка заслужила похороны с почестями. Андрей тогда сам не мог стрелять, и потому попросил ребят из отдела дать салют из табельного оружия над её открытой могилой…

– Молодой человек! – послышался тихий женский голос.

Озирский среагировал не сразу, думая, что обращаются не к нему. Накануне Вербного воскресенья на кладбище было многолюдно. Люди, не дожидаясь Троицы, приходившейся в этом году на четырнадцатое июня, спешили сделать весеннюю уборку могил. Летом многие собирались на огороды, и потому выбрали для скорбных хлопот этот солнечный апрельский вечер.

– Разрешите… Можно вас на минутку? Я к вам обращаюсь!

Женщина говорила всё тем же дрожащим голосом, готовая вот-вот зарыдать. На сей раз, Андрей остановился, обернулся через правое плечо. Он уже видел опутанные полусгнившей травой прутья оградки и заваленный грязными искусственными цветами холмик Натальиной могилы. Бывшую жену положили вместе с её матерью – без должного ухода старуха долго не протянула.

Отец Натали скончался в колонии, куда попал за хищения в особо крупных размерах ещё в восемьдесят пятом году. Тело кремировали, а урну похоронили на другом кладбище – рядом с его родителями.

Андрей вспомнил, как весело отплясывала в Останкинском ресторане толстуха с задубелой от лака укладкой и золотыми перстнями на пухлых пальцах, как пела она высоким, звенящим голосом: «Ой, не шей ты мне, матушка, красный сарафан!» Хоронили же её высохшую, как мумия – гроб почти ничего не весил…