Ступая по хрустящим веткам и полусгнившим кучам прошлогодних листьев, Озирский жалел, что надел бело-голубые кроссовки. Стараясь не пачкать обувь, он выбрался на аллейку, ещё раз оглянулся туда, где стояла развесистая берёза с грачиными гнёздами. Там нашла безвременный, а оттого нежеланный покой жена, которой теперь, наверное, очень мешали крикливые птицы. Потом Озирский повернулся и пошёл к небольшой деревянной церкви.
Взяв из стопки две неровно вырезанные бумажки, Андрей карандашом нарисовал на каждой крест и написал имена тех, кого желал помянуть в молитве – живых и ушедших. Очередь двигалась медленно, и Озирский, чтобы не нервничать, постарался отвлечься на посторонние мысли. Того чувства, что обуревало душу при посещении храма раньше, не было. Мягкий, потаённый свет окладов, огненные точки свечей, сосредоточенные лица, взмахи рук, тёмные платки на головах женщин, непривычно тихие и серьёзные дети заставили Андрея ощутить неземной покой. Ему захотелось сейчас же заснуть, забыть про все свои невзгоды и как можно дольше не выходить из благовонного полумрака под пронзительное голубое небо, в прозрачный вечер, придымленный костерками из кладбищенского мусора. Буйная весна показалась ему теперь безвкусной, яркой, как размалёванная шлюха.
С понедельника, двадцатого апреля, Озирский числился в отпуске. Начальник Красносельского РУВД пошёл Андрею навстречу, разрешив отпуск всего через полтора месяца после перевода. Он был очень доволен работой нового инспектора, который привёл тамошний контингент к повиновению. За то время, что капитан Озирский исполнял свои обязанности, на его участке были обезврежены две подростковые воровские шайки, которые обчистили уже не одну квартиру. Кроме того, удалось вычислить склад, где хранились краденые вещи. Заловили также взрослых рецидивистов, которые тянули уже на титул ОПГ.
Эти, последние, доставили Андрею немало хлопот. Тащили они всё, что можно было продать – домашнюю технику, меха, драгоценности, редкие книги, другой антиквариат. Искать их в забытом Богом Красном Селе никому не приходило в голову. Кроме того, по согласованию со следователями райпрокуратуры, возобновили закрытые дела по шести «глухарям», и четыре из них почти сразу же были раскрыты.
Об утихомиренных алкашах и дурно обращающихся с детьми родителях и говорить не приходилось. Тем, чьи драки, гулянки и детские порки прекращал участковый, не хотелось начинать их вновь. В приёмах Озирский не стеснялся и на уговоры много времени не тратил. Перестали промышлять и две мошенницы, которые шлялись по квартирам с чужими документами и выдавали себя за работников собеса. Девушки брали у пенсионеров деньги, якобы на сахар и сливочное масло, а потом не приносили того, ни другого. Деньги, разумеется, тоже не возвращали.
Но случилась другая напасть, ранее в этом районе невиданная. Возросло количество ложных вызовов участкового, и в основном отличались квартиры с женским населением. Дамы так страстно желали увидеть у себя в квартире красавца в серой форме, с планшеткой и портупеей, что готовы были выбить собственные стёкла и их осколками порезать себе вены. Выехав несколько раз в такие квартиры и перепортив кучу бумаги на протоколы, Озирский всё понял и сделал пылким поклонницам галантное, но строгое внушение. Представления в стиле трагикомедии резко пошли на убыль, но совсем не прекратились.
Андрей так глубоко задумался, что не заметил, как подошла его очередь. Он отдал женщине в чёрном обе записки, купил у неё свечи и отошёл. Чувствуя на ладони тяжесть восковых тонких палочек, он медленно подошёл к распятию. После того, что случилось прошлой осенью, Озирский не мог спокойно смотреть на этот символ страданий, и потому заторопился. Он никогда не ставил одну свечу за всех, и сейчас начал поспешно выискивать свободные гнёзда. Зажигая одну свечу от другой, он каждой давал имя усопшего, и устанавливал на подсвечник. Потом точно так же почтил живущих, но свечи оставил под иконами.
Выйдя на паперть, Андрей обернулся к церкви, перекрестился и медленно направился к выходу. Нищим он никогда не подавал, потому что слишком хорошо знал этот бизнес. Перед его мысленным взором трепетало пламя свечек, детские пальчики гладили барашки на вербе, и смотрели из окладов скорбные глаза святых.
После посещения церкви Андрей становился каким-то другим. И сейчас, созерцая весенний вечер, затопленные низины у велотрека, золотящуюся на солнце хвою сосен, он оттаивал душой, добрел и расслаблялся. Везде бегали и кричали дети – среди блочных корпусов новостроек и около деревянных домиков при выезде из города. Андрей ещё чувствовал запах ладана, слышал приглушённое пение и думал, что уж теперь-то точно всё будет хорошо.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу