Петр Алешкин: Зыбкая тень. Повесть

Девочка взглянула на отца. Он улыбался. Тогда она нерешительно подошла к Анохину. Он взял ее на руки, ласково приговаривая:

– Ну, вот и молодец!.. Как тебя зовут, а?

– Лена, – тихо ответила девочка.

– Аленка, значит! А меня – дядя Степа! Ну, вот и познакомились! Дядя Степа тебе конфеты принес и еще что-то, – Анохин присел с девочкой на руках возле «дипломата», свободной рукой откинул крышку, вытащил коробку конфет и отдал девочке, потом спрятал шоколадку за спину. – Что у меня в руке? А?

Коробку конфет Лена взяла с удовольствием и потянулась через плечо посмотреть, что он прячет в руке за спиной.

– Э-э, не подглядывать! – засмеялся Анохин.

– «Аленка»! «Аленка»! – вдруг звонко завизжала Лена.

– Смотри-ка, сразу угадала! – удивился радостно Анохин и протянул девочке шоколадку.

– «Аленку» она любит больше всего, – ответил Виталий Трофимович, снимая туфли.

Он достал тапки из шкафа, стоявшего в коридоре, и бросил на пол возле Анохина. Наблюдая за дочерью и Анохиным, он думал: «А говорят, что дети прекрасно чувствуют людей и никогда не пойдут на руки к плохому… Может, просто Лена у нас такая ручная? Вроде бы не к каждому она раньше шла. А с ним, ишь, сразу освоилась!»

Лида все не выходила из комнаты, хотя, вероятно, слышала, что он пришел не один.

– Лида, у нас гости! – позвал Маркелов.

Слышно было, как в спальне торопливо захлопнулась дверь шкафа, и Лида ответила:

– Я сейчас!

А Анохин продолжал разговаривать с Леной, которая с довольным видом крутила в руке шоколадку, а другой прижимала к груди коробку конфет «Ассорти».

– Похожа на тебя Аленка? – спрашивал Анохин. – Ну-ка, давай посмотрим… Смотри-ка! Прямо как с тебя написана!

Дверь спальни открылась, и вышла жена Маркелова, поправляя на ходу прическу. Она была небольшого росточка, полненькая, но нельзя сказать, чтобы чересчур, вся какая-то чистенькая, беленькая. Выйдя из комнаты, она заговорила виновато:

– Ой, извините меня! Я как раз переодевалась!

– Ничего, ничего… – почему-то смутившись, пробормотал Анохин.

От звука голоса Лиды у него на душе стало как-то тепло и покойно. «Понятно теперь, почему Маркелов не хотел, чтобы я у него жил!» – подумал он.

– Лида, это мой товарищ по техникуму. Он из Белгорода… Недели две у нас поживет…

– Конечно!.. Места хватит! – проговорила Лида, подходя знакомиться.

Анохин назвал себя, все еще чувствуя неловкость, словно он в грязных сапожищах ввалился в комнату на ковер. Девочка отдала матери конфеты, а потом и сама потянулась к ней.

– Проходите в комнату… Я сейчас поесть приготовлю, – сказала Лида и взяла девочку, потом обратилась к мужу: – А у тебя на работе как? Все наладилось?

– Куда там! – хмуро махнул рукой Маркелов. – Завтра, в субботу, работать…

Анохин вошел в комнату и остановился на пороге, удивленный. Такой комнаты он еще никогда не видел наяву: только в мечтах да в кино. Она, казалось, сама излучала приятный голубоватый свет. На стенах был нанесен колер какого-то необычного голубого небесного цвета, окно закрывали нежные капроновые шторы, портьеры были того же голубоватого цвета. На полу лежал большой ковер, в углу на тумбочке цветной телевизор. Высокая, под потолок, импортная стенка с резной инкрустацией на дверцах. Софа с накинутым на нее ковром у противоположной стены. Над софой третий ковер, поменьше. В одном из отделений стенки серебрился панелью японский магнитофон. Два глубоких кресла возле журнального столика со статуэткой, изображающей купальщицу, которая с берега пробует ногой воду: не холодна ли?

– Проходи, что ты остановился? – пригласил Маркелов.

Он заметил, какое впечатление произвела комната на Анохина, и это приятно отозвалось в груди. Они сели на софу. Но Анохин тут же поднялся, прошелся по ковру туда-сюда, словно пробуя, хорошо ли ходить по нему, потом остановился напротив книжного шкафа и окинул взглядом корешки книг. Здесь были в основном собрания сочинений зарубежных классиков. В комнату вбежала Лена, и Анохин повернулся к ней.

Маркелов молча наблюдал за дочерью и гостем. Он заметил, что Анохин возится с Аленкой не от скуки, а потому, что это нравится ему. И еще заметил Маркелов, что глаза Анохина, когда он разговаривал с девочкой, становились печальными и влажными. «Э-эх, дружок, видать, надоело шататься. Тянет к семье, к деткам!» – подумал Виталий Трофимович. Он встал, включил магнитофон и обратился к дочери:

– Леночка, спляши! Спляши дяде Степе…