Екатерина Соллъх - Пробуждение Башни. Том 2

– Если верите ему. Выживет он или умрёт – это будет его выбор. В любом случае, сейчас вы ничего не можете сделать. – Харальд устало вздохнул. Хайнрих справится, хотя ему, вероятно, было бы проще, если бы мальчик умер сразу. Нет, не проще – привычнее. – Мне понадобится ваша помощь, когда вы снова сможете работать.

– Вы ещё не выяснили, кто убийца? – Голос хриплый, голубые глаза словно подёрнуты пеплом. Так хочешь знать?

– Выяснил, осталось доказать. Сейчас ваши обязанности временно выполняет штандартенфюрер Фендербах, но ему последнее время нездоровится. Что ж, желаю вам скорейшего выздоровления.

Харальд встал со стула и поставил его обратно в угол. В глазах Хайнриха мелькнула скрытая неприязнь, оставалось надеяться, что это поможет ему отвлечься от мыслей о его слуге. Они с Зигфридом никогда не ладили, а теперь представитель Башни занимается внутренними расследованиями вместо него – неплохой стимул вернуться к выполнению своих обязанностей как можно быстрее. Жестоко, разумеется, но это всего лишь мотивация. Харальд закрыл дверь и устало опёрся рукой о стену. Сейчас он чувствовал себя тряпичной куклой, которую кто-то дёргает за привязанные к ней нити. Ещё несколько часов, и станет ясно, ошибся ли он.

Хайнрих устало опустил голову на подушку. Короткий разговор с детективом совершенно его вымотал. Как у него получается так вытягивать на откровенность, заставлять, гипнотизировать одним взглядом? Странный человек. Зигфрид, значит? Этот трусливый и пронырливый тип? Умеет же Рейденберг расшевелить. Он прав, конечно, прав, сделать для Михаэля он ничего не может. Верить? Верить, что болезненно-хрупкий мальчишка, выросший в рабочем квартале, выживет, получив такие травмы? Верить. Так непривычно, так опасно. Верить кому-то, кто может предать или просто умереть. Он разучился делать это уже давно. Сделать исключение для Михаэля? Зачем? Неужели это так важно? Хайнрих закрыл ладонями глаза, надавил сильно, до цветных кругов. Важно. Это важно. Михаэль важен. Для него. Не хочется терять, не хочется оставаться одному, не хочется снова. Глупо так сильно цепляться за какого-то подростка, глупо и опасно, но по-другому не получается. Важен? Да, наверное, он – тот, в кого можно рискнуть поверить хотя бы раз, последний, потом уже не получится. Ладно, Михаэль, я верю. Хайнрих убрал руки от лица и открыл глаза, повернулся к соседней койке. Не подведи, выживи, я рассчитываю на тебя.

– Живи. Это приказ. – Тихо, одними губами, слова скатываются в тишину. Как клятва, как обещание, подобное тому, безмолвному, данному ими друг другу однажды дождливой ночью.

В комнате было темно, Харальд не включал свет. Снаружи было светлее – где-то на юге полыхали багровые зарницы, они окрашивали низкие снеговые тучи тревожным алым цветом и вибрировали в воздухе низким гулом далёкого грома. Сердце стучало размеренно, отсчитывая секунды. Харальд позволил себе отдохнуть пару часов – всё уже готово, осталось только ждать, пока убийца сделает свой ход. Если он ошибся – он проиграет, времени на ещё одну попытку нет. То, что живёт внутри людей и выстроенных из их генов химер – чувства, как часто они толкали их в бездну. Гнев, ненависть, обида, жажда мести, зависть, боль потери, разочарование – как часто именно они становились мотивом преступления. Никаких рациональных, логических причин, именно поэтому так сложно понять почему, но когда наконец понимаешь, всё становится до отвращения простым и банальным. Всегда так – приходится вытаскивать эти чувства, изучать и отбрасывать, потому что ему точно не следует сочувствовать преступникам. С маньяками в этом отношении интересней – в их действиях всегда есть логика, своя, извращённая, но обязательно есть. Не надо копаться в чужих чувствах, достаточно просто разгадать головоломку – чисто, просто, строго, ничего лишнего, никакой причастности. Так намного проще – проникнуть в голову, а не в сердце, подстроить образ мысли, а не эмоции. Но интересней всего, когда это перемешивается – чувства, подкреплённые логикой, сложная мотивация, выстроенная на чём-то простом и банальном, как на фундаменте. Интересно и опасно, как вальс на лезвии бритвы. Когда он только поступил в Академию, его мало интересовали причины, по которым люди переступают границы закона, скорее он просто искал хоть что-то не слишком скучное, посещал несколько дополнительных курсов, думал перевестись, если надоест. В этом не было ничего странного, Империи были нужны хорошие специалисты, поэтому студентам позволялось менять специализацию при условии сдачи всех несовпадающих экзаменов. Если человеку интересна его работа, он будет делать её хорошо – простая и понятная истина, однако в личном деле указывались все факультеты и дополнительные курсы, которые офицер Управления посещал во время учёбы – это тоже было правило, полный контроль. Ты можешь выбрать то, что у тебя лучше получается, но все твои неудачные попытки будут зафиксированы и учтены. Первым человеком, заинтересовавшим его, был Принц, он сам подошёл к нему, лично, что было неслыханной удачей для любого студента, и пригласил на встречу. У него было что-то вроде закрытого клуба для тех, кого он сам выбирал. Ничего необычного, простое проявление лидерских качеств – так тогда подумал Харальд и пошёл, просто из любопытства, он всегда был слишком любопытен, отцу это не нравилось. А ещё он был наблюдательным, поэтому сразу заметил, что в словах и жестах членов клуба есть скрытый смысл, двойное дно. Для того чтобы понять, разгадать эту загадку ему потребовалось время, хотя и гораздо меньшее, чем остальным – так ему сказал потом Принц. Научиться читать людей, разгадывать их, выяснять мотивы и шаблоны поведения – это было необходимо, чтобы выжить в том закрытом клубе. Стоит быть благодарным ему за эти уроки, верно? Харальд невольно улыбнулся. Как хорошо, что здесь темно, и никто не видит. Принц подошёл к нему тогда, потому что он его чем-то заинтересовал, по той же причине он сам принял то приглашение. Вот только, Его Высочество совершенно не умел делиться ничем, особенно собой. Харальд смотрел, как он уничтожает тех, кого сам привёл в свой клуб, одного за другим. Он не чувствовал ни сожаления, ни страха, только лёгкое разочарование. Принц был безжалостен, он играл чужими жизнями, как фигурами на доске, и так же просто смахивал их за край – одним движением. Это было странное время, почему он вспомнил его сейчас? Дни в офисе или на улицах, полные лжи, грязи, крови или пластика и отчётов, глава Отдела, изо всех сил натаскивающий новичка себе на замену, и опять ложь, обучение искусству выявлять надломы, сбои, ошибки внутри деталей-людей. И ночи, выплетенные из боли и наслаждения, опасных, изощрённых игр и всё той же липкой, затягивающей лжи. Странное время, странные люди, даже воздух тогда был странным. Его едва не затянуло, Харальд понимал это ясно и отчётливо – и тогда, и сейчас.