Монахиня Ефимия (Пащенко) - Свой человек на небесах

– Простите, а где тут у вас колодец? – спросила Нина медсестру.

Однако Елена Васильевна испуганно таращилась на нее, не в силах вымолвить на слова. Пока на помощь ей не пришла повариха.

– Колодец во дворе, – ответила она, – как выйдете на улицу – поверните направо. Сразу его и увидите… Погодите-ка! Вы ведь, небось, проголодались с дороги! Вот, выпейте-ка чайку да кашки поешьте перловой…

И не успела Нина ответить, как она одним взмахом поварешки наполнила тарелку густой кашей и, прихрамывая, направилась к плите за чайником. А медсестра с видимой неохотой подвинулась, чтобы освободить Нине место у стола.

Больничный чай оказался слишком крепким и вдобавок несладким. Да и к перловке Нина никогда не питала особой любви. Однако еда пришлась весьма кстати – она согрелась и повеселела.

Тем временем медсестра изучающе разглядывала Нину своими маленькими проницательными глазками. После чего спросила ее:

– А вы какой врач? Терапевт?

– Нет, я невропатолог, – не без гордости ответила Нина. Подобно многим своим коллегам, она была уверена в превосходстве узких специалистов над терапевтами. И это возвышало ее в собственных глазах…

– Здешний институт кончали? – полюбопытствовала медсестра.

– Да.

– А к нам надолго?

– На месяц.

– А муж у вас есть?

Нина едва не поперхнулась кашей. Что за бестактность! Нет, эту наглую особу следует поставить на место! Сейчас она скажет ей…

– А-а, вот вы где, коллега!

В кухню, добродушно улыбаясь, вошел Павел Иванович.

– Я вас наверху искал! А вы тут как тут. Я гляжу, Зоя Ивановна (он кивнул в сторону поварихи) вас уже накормила. Так как вы там устроились? Все хорошо? Ничего не нужно?

– Спасибо, Павел Иванович! – ответила Нина. – Все замечательно. Только холодновато…

– Так растопите печку! – посоветовал главный врач.

– Не умею… – призналась Нина.

– Вот как! – усмехнулся Павел Иванович. – Что ж, тогда идемте! Я вас научу топить печку – поверьте, ничего мудреного в этом нет. Заправским истопником станете!

От его слов у Нины потеплело на душе. Какой замечательный человек этот Павел Иванович! Сама доброта и участие! Поспешно допив чай, она вышла из кухни вслед за ним, не замечая, с какой ненавистью смотрит ей вслед Елена Васильевна.

– Видите эту дверцу? – тоном многоопытного преподавателя объяснял Павел Иванович. – Сюда мы кладем дрова. Когда эти кончатся, возьмете из поленницы во дворе. Лучше сделать это заранее, чтобы они успели хорошенько просохнуть. А теперь выдвигаем вьюшку: вот она, вверху, видите? Когда дрова прогорят, ее нужно задвинуть назад. Только не слишком рано, иначе угорите. Впрочем, лучше я на первых порах сам прослежу за этим. Вы позволите, коллега, если я стану Вашим личным инструктором по топке печей? Так… теперь берем спички… Эх, вот незадача, на растопку ничего нет! Что ж, придется идти на чердак!

Надо сказать, что в некогда столь любимых Ниной романах и детективах на чердаках старинных особняков и замков обретались всевозможные роковые тайны и клады, обитали привидения и прочие сверхъестественные существа, поселенные туда воображением писателей. Неудивительно, что при упоминании о чердаке сердце Нины затрепетало в предвкушении встречи с тайной…

Увы, ее ждало горчайшее разочарование: больничный чердак был завален сломанной мебелью, ржавыми ведрами, дырявыми кастрюлями, полусгнившей ветошью – одним словом, всевозможным хламом. Зато никаких тайн и кладов не было и в помине!

В дальнем углу чердака были свалены связки бумаг. Павел Иванович с юношеской ловкостью подхватил одну из них, потом другую…

– Что это такое? – полюбопытствовала Нина.

– Свидетельства о смерти, – небрежно бросил главный врач. – Точнее, их копии. Этой макулатуре больше тридцати лет. На что она нужна? Только на растопку и годится…

Нина согласно кивнула. В самом деле, подобному хламу одна дорога – в печку! Так с ним поступают умные люди… в отличие от романтичных дурех с излишне пылким воображением, которому везде мерещатся роковые тайны!

Ей было невдомек, какие загадки могут таиться в старых документах с больничных чердаков!

Сидя у печки, Нина смотрела, как алые языки пламени лижут сухие поленья, и те, в ответ на их ласку, занимаются огнем. Время от времени она брала очередной желтоватый бланк, исписанный четким, но неровным, явно стариковским почерком. И, пробежав его глазами, бросала в огонь. Старая бумага ярко вспыхивала и мгновенно сгорала. А рука Нины тянулась за следующим листком…