Лариса Соболева - Она всегда с тобой

— Ну, знаете, я тоже могу представиться герцогиней Йоркской, а где доказательства? Раз вы не можете удостоверить свою личность…

— А вы откройте дверь и посмотрите!

— Нет, миленький, не буду открывать. Не я вас пускала в подъезд! Вы должны были позвонить нам, показать…

Майя подошла к ней и шепотом спросила:

— Кто там? А?

— Черт его знает, — пожала плечами Ксюша. — Говорит, будто он следователь. Но в вашей двери глазка нет, только монитор домофона, как открывать дверь в нашей ситуации черте кому?

— Что вам нужно? — громко сказала Майя. — Я хозяйка.

— А, Майя Андреевна! — обрадовался знакомый голос за дверью, вызывавший тошноту. — Я Локтев, вы меня помните?

— Еще бы! — буркнула она и защелкала замками на свою голову.

Это был он, человек-жаба. И улыбался (явно не к добру) своим жабьим ртом до ушей, протягивая ей бумажку:

— Майя Андреевна, вы задержаны.

— То есть как! — обалдела Ксюша.

— Да вот так, — с деланным сожалением развел руками Локтев, а смотрел исключительно на Майю. — Вы задержаны по подозрению в убийстве. Появились новые мотивы, улики, мы вынуждены вас задержать.

За его спиной торчали два молодых мужика, видимо, Локтев взял их на тот случай, если Майя свет Андреевна надумает оказывать злостное сопротивление — начнет колотить следователя, царапаться, визжать, бросать в него вазы. Ксюша отстранила подругу и встала точно перед следователем:

— Погодите! Вы совершаете ошибку! Давайте сначала разберемся, а то ведь… — И вдруг ее осенило: — А на каком основании?

— Девушка, а вы, собственно, кто?

— Родственница, — с вызовом ответила Ксюша. — Ближайшая. Ближе не бывает.

— Так вот, уважаемая родственница, оснований более чем достаточно, иначе я не получил бы ордер на задержание Смолиной Майи Андреевны. Можете прочесть, — протянул свою бумажку Локтев.

Вырвав ордер, Ксюша пробежала глазами сухие строчки, вернула со словами, в которых появились мирные интонации:

— Это неправильно. Нам есть что рассказать вам…

— Вот я и послушаю, — перебил он. — Чуть позже.

— Вы!.. Вы неправильно поступаете, бесчеловечно, — вымолвила разгневанная Ксюша, только вот ему плевать на ее мнение.

— Пройдемте, гражданка Смолина, — сказал Локтев, осматривая Майю с ног до головы, будто видел впервые. — На таких каблуках вы вряд ли далеко убежите… Без наручников пойдете, сами? Или надеть?

Потрясение, охватившее Майю, подавило в ней все существующие реакции с инстинктами, абсолютно механически она взяла сумку со столика… а в ее руках пакет с деньгами и папкой для Стаса. Она протянула пакет подруге:

— Отвези в больницу…

И поплелась в сопровождении следователя, покорно опустив глаза в пол. Ксюша некоторое время наблюдала за ними, пока не закрылись двери лифта. Потом она заметалась — следовало закрыть дом, а про ключи Майка ничего не сказала, где же они? Хватая вещи со столика, там лежали ее перчатки и сумка, Ксюша увидела и связку ключей. Некоторое время потратила на подборку к замкам — их три, как вдруг раздался звонок, это был Михаил:

— Ксюха! Майка с какими-то мужиками садится в машину!

— Это следователь, он арестовал Майку, — сразила его наповал она. — Миша, я уже бегу к тебе… Ты пока позвони Боре… Или нет, не надо, мы сами… Жди!

А что сами? Нужно было осмыслить, понять, как действовать, и с готовыми предложениями разговаривать с Борисом. Ксюша съездила в больницу, отдала все, что просил Стас, не задерживаясь ни секунды в его палате, он не успел даже ахнуть, а она уже за дверью, только и процедил:

— Бешеная баба.

Тем временем «бешеная баба» забралась в машину, выпила минеральной воды из бутылки и велела Михаилу ехать в тихое место. Нужно подумать…

— Ну-с, Майя Андреевна, поговорим? — предложил Локтев.

Пока ехала в качестве арестантки, в некоторой степени вернула себе способность рассуждать здраво, хотя мысль, что ее определят в тюрьму, еще подавляла волю. При всем при том она вступила в диалог, правда, подошла к этому не с той стороны, с какой ожидал Локтев:

— Я вас слушаю.

— Что?.. — потерялся он. — Как вы сказали? Вы меня?.. Это я вас слушаю. Чистосердечное признание — сами знаете…

— Но сейчас я хочу знать, что вы мне инкриминируете, — заявила она твердо, не повышая голоса.

Локтеву понадобилась маленькая пауза. Если честно, его восхищала Майя Смолина и умением держаться достойно, а в ее положении это невероятно трудно, некоторые истерики закатывают, в припадках бьются, но не она; и кратким изложением мыслей, и отсутствием подхалимства с пресмыкательством, ведь от Локтева зависит сейчас многое, например, свобода. Да, свобода… И смысл этого слова в данном случае не абстрактный, когда идут на баррикады воевать за некую свободу вообще, здесь конкретно: камера, наручники, нары и полная изоляция от мира, когда человек перестает быть хозяином себе. В этом кабинете Локтев перевидел все человеческие пороки — хамство, лизоблюдство, низкопоклонство, алчность, подлость, ненависть… О, сколько в себе таит человеческая натура, которую призывают к ответу, а она юлит, изворачивается, плачет, кривляется. Смолина, избалованная благополучием, уважением, восхищением, и не думает унижаться перед ним, вымаливая себе снисхождение. Локтева заинтересовало, что это: гордыня или уверенность в себе? И глаза ее не скачут истерично по кабинету, не прячутся за наклонами головы, а смотрят прямо на следователя. Ему расхотелось ерничать, как это бывает, когда он ловит преступника почти с поличным, Локтев переменил тональность на деловую: