Алексей Ракитин - Скопец

— Я ему, Иван Андреевич, как снег на голову свалюсь! — пообещал сыщик. — Чует моё сердце, в конце концов мы его прижучим.

Со Шпалерной Агафон Порфирьевич прямиком направился на Петроградскую сторону, на Малую Посадскую улицу. По пути заехал в околоток, взял с собою знакомого квартального надзирателя и его помощника. Так втроём полицейские и вошли во двор. Дворник, в который уже раз за последние дни увидав Иванова, даже и не удивился, встал по стойке «смирно», не дожидаясь, пока полицейские приблизятся.

— Ну что, Поликарп, известный тебе человек дома? — Иванов даже не стал называть Селивёрстова по фамилии, поскольку был уверен, что дворник поймёт его правильно.

— Так точно-с, ваше благородие! Он в последние дни вообще очень мало выходит, в основном после обеда.

— Пойдём, Поликарп, с нами, — распорядился Иванов.

Они поднялись в квартиру Селиверстова. На требовательный начальнический стук дверь отпер сам хозяин — в телогрейке, плисовых штанах, фланелевой толстовке. Агафон сразу же обратил внимание на его ноги, ведь именно обувь и интересовала сыскного агента. Обут Селивёрстов оказался в войлочные домашние туфли без задников. Сапоги же стояли под вешалкой в прихожей, прикрытые висевшей одеждой.

При виде полиции Селивёрстов нахмурился, нелюбезно поздоровался, как человек, которого отвлекли от какого-то чрезвычайно важного занятия. Иванов предъявил ему постановление на обыск. Прочитав ордер, Яков Данилович вернул бумагу, с показным равнодушием впустил полицию в прихожую, но примерно через минуту вдруг сел на стул, схватившись за сердце. Агафон не сомневался, что это не симуляция — напротив, Селивёрстов старался не показать слабости, однако, здоровья ему не хватило, сердечко, видать, по-настоящему затрепыхало.

— У меня настой валерьяны на кухне… — слабеющим голосом выдавил из себя Яков Данилович, — в шкапчике из карельской берёзы… по левую руку пузырёк зелёного стекла… кто-нибудь… подайте, Христа ради.

Иванов дал знак квартальному, тот отправился на кухню, сам же сыскной агент остался стоять перед Яковом Даниловичем.

— А чего это вам так вдруг занехорошело? — поинтересовался Иванов, пройдя по тесной прихожей и останавливаясь перед вешалкой. — Вы таким огурцом выскочили на лестницу.

— Общение с вами, господин агент, здоровья не прибавляет! Уж извините!

— Ах, так это мы виноваты… — Агафон покачал головою и, повернувшись к помощнику квартального, распорядился, — позови-ка, братец, любого соседа. Один понятой у нас уже есть, пусть будет и второй.

Он раскачивался с носка на пятку, делая вид, будто рассматривает вешалку и сапоги, а на самом деле боковым зрением следил за реакцией Селивёрстова. Тот тяжело дышал, изредка хрипя точно лошадь, и тыльной стороной ладони стирал катившийся по лбу холодный пот. Его нервная реакция убеждала сейчас Агафона в том, что под вешалкой стоят сапоги с «секретом».

Квартальный вернулся с водою и валерьянкой, тут подоспел и его помощник с жительницей четвёртого этажа, как оказалось, пожилой портнихой. Тут нервы Селивёрстова не выдержали, отпив прямо из пузырька добрый глоток настойки, он почти крикнул:

— Что вы меня перед людьми-то позорите, господин сыщик! Сколько же можно кровь пить из честного человека? Искали ведь уже, всё осмотрели, обои ободрали, сейчас придётся ремонтом заниматься… плитку с печи пооткалывали! Совесть-то у вас есть!? Или вы думаете, что оно из воздуха появилось…

— Что появилось? — тут же уточнил Иванов.

— То, что вы ищите!

— Ну почему же из воздуха? — Иванов помолчал и, кивком указав на сапоги, поинтересовался. — Яков Данилович, это ваша обувь?

Селивёрстов пожал плечами:

— Да моя, вроде… Чья же ещё?

— Как-то вы неуверенно отвечаете.

— Моя, моя.

— Вот и хорошо.

Иванов стремительно нагнулся, поднял сапоги и, повернувшись к присутствующим, распорядился:

— Понятым — следовать за мною! Помощник квартального остаётся в дверях!

С сапогами в руках Агафон прошёл в комнату и поставил обувь на стол. Не говоря более ни слова, сыщик полез рукою в вонючее нутро левого сапога, тщательно ощупывая внутреннюю сторону голенища и подошву. Через полминуты Агафон вытащил стельку, покрутил её, отбросил в сторону и взялся за правый сапог. И тут же потащил руку назад.

— Обращаю внимание присутствующих, — провозгласил сыщик, — в правом сапоге, по утверждению господина Селивёрстова принадлежащем ему, обнаружены две стельки: одна — тряпичная, тонкая, вторая — войлочная, толстая.