Алексей Ракитин - Скопец

— Они привлекли к себе внимание рядом выходок. Первый серьёзный звоночек для «татаринцев» прозвучал ещё в 1820 году в связи с так называемым «делом Лабзина».. На общем собрании Академии художеств, где решался вопрос о занятии вакантного места почётного члена Академии, одною из трёх кандидатур был назван министр внутренних дел Кочубей, человек абсолютно далекий от художественного творчества. И это на том лишь основании, что Кочубей близок к Государю Императору! В ответ на это Вице-президент Академии Лабзин, предложил избрать кучера Государя.

— Кучера? — Шумилову показалось, что он ослышался.

— Да, кучера Илью. Лабзин выступил в том духе, что кучер Илья поведения пристойного, благонравного, Государя видит чаще прочих персон, водки не пьёт… правда, в изящных искусствах ничего не понимает, так ведь и Кочубей тоже не понимает!

— Ха-ха-ха, — засмеялся Шумилов, — но ведь это же очевидная дерзость! И преглупая, по-моему!

— Разумеется, дерзость, — согласился Сулина, — и Государь Александр Павлович, узнав об этом предложении, страшно возмутился. Повелел отправить Лабзина в ссылку. «Татаринцы» исполнение этого повеления пытались затянуть, у Лабзина нашлись влиятельные заступники — Президент Академии художеств Оленин, Министр духовных дел и народного просвещения князь Голицын. Но они не смогли ему помочь, и Александр Фёдорович отправился на жительство, если не ошибаюсь, в Пензу. Однако, последователями Татариновой тогда никто особенно не заинтересовался. Следующий звоночек прозвучал чуть позже. Таковым оказался рескрипт Александра Первого от первого августа 1822 года…

— …«о закрытии тайных обществ, не исключая таких, которые первоначально имели цель благотворительную», — Шумилов по памяти назвал документ, о котором упомянул его собеседник.

— Приятно поговорить с человеком, знающим историю отечественного законодательства, — улыбнулся Сулина. — Данный рескрипт в чистом виде касался «татаринцев», поскольку содержал указание на организации вообще, не подразделяя их на политические, благотворительные, образовательные или какие иные. Всем офицерам и чиновникам, участникам секты, пришлось дать подписки о неучастии в каких бы то ни было тайных обществах.

— Но секта, как я подозреваю, не распалась, — предположил Шумилов.

— Конечно, нет, — усмехнулся Сулина. — Их подкосило нечто другое. Как и всякие иные сектанты, «татаринцы» в определённый момент вошли в этап, который я бы назвал, периодом борений. Сектанты — это люди в значительной степени нездоровые на голову, все они как правило чрезвычайно амбициозны, и в какой-то момент каждый из них начинает ощущать на себе печать избранности. Каждый спрашивает себя: а почему это мною руководит личность совершенно недостойная, я ведь куда лучше? Гордыня — первый грех, и бесы-искусители именно через гордыню погубляют уловленные ими души. Поэтому на определённом этапе в сектах непременно начинается борьба за главенство. Началась такая возня и у «татаринцев». В роли козла-провокатора, привлёкшего внимание властей к тому, что творится на этих чертоискательных собраниях, невольно выступил некий Александр Петрович Дубовицкий.

— Первый раз слышу о таком, — признался Шумилов.

— Личность эта была во многом анекдотическая, даром что полковник в отставке. Дубовицкий ходил к Татариновой, слушал там религиозные песни сектантов, смотрел на их бесноватые пляски, а потом брякнул Екатерине Филипповне, мол-де, неправильно ты души людские ведёшь ко спасению, я, мол, знаю, как надо. Татаринова, разумеется, на Дубовицкого обиделась и прогнала его. Тот ушёл, но при этом сманил за собою ряд сектантов. И начал проповедовать в провинции. Разумеется, в скором времени в Святейший Синод должным образом поступили сведения о духовных собраниях, проводимых неким полковником в отставке. Возникло следствие. В марте 1824 года Дубовицкого арестовали и направили в Кирилло-Белозерский монастырь. Подвергся аресту и активный участник «татаринской» секты штабс-капитан лейб-гвардии Измайловского полка Лука Гагин. Последнего отправили на Валаам. Там он тяжело заболел, через полтора года был отпущен на лечение и умер по дороге в Санкт-Петербург. История с Дубовицким напугала многих «татаринцев», они поняли, что Власть шутить не намерена.

— Затем последовали события декабря 1824 года…

— Да, Алексей Иванович, именно так. События декабрьского возмущения заставили нашу государственную власть внимательнее присмотреться к деятельности разного рода сект, литературных салонов, лож, клубов и всякого рода закрытых собраний. Тем более таких, которые посещались офицерами. «Татаринцам» пришлось нырнуть в самый глубокий омут. Екатерина Филипповна привлекла к себе пристальное внимание Третьего отделения и никогда уже от него избавиться не смогла. В 1830 году разразилось совершенно скандальное «дело Гежелинского», обвинённого в грубом небрежении делами Кабинета Министров, мздоимстве, исправлении собственноручных резолюций Государя Императора. В июне 1831 года Гежелинского, лишённого по приговору Сената дворянства, чинов, орденов и знака отличия за беспорочную службу, сослали в Сибирь. К тому времени «татаринцы» уже перестали существовать как единая организация. Но об этой секте, разумеется, продолжали помнить современники. И поэтому когда в 1834 году Михаила Назаровича Соковникова арестовали за кастрацию младшего брата, тот не моргнув глазом объявил, будто скопцом никогда не являлся, а придерживался учения Татариновой. Напомню, что последняя, агитируя за «скопчество духовное», была противницей физического оскопления.