Владимир Кашин - Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде

— А я — Галушко, — произнесла женщина тоном, который свидетельствовал об уверенности, что Коваль не может ее не знать, и смело опустилась на край скамейки. — Вера.

— Вера Галушко? — переспросил подполковник, стараясь вспомнить, откуда он знает эту женщину.

— Вы меня видели, — подсказала она, — три дня назад на жатве. — И, сделав короткую паузу, продолжила: — Мне нужно с вами поговорить. Приехала в район, звонила в милицию. Сказали, что вас нет. И вот случайно нашла, — довольная, закончила она.

— Гм, — не очень-то радуясь тому, что его нашли, произнес Дмитрий Иванович. Но, имея привычку выслушивать людей в любых обстоятельствах, спросил: — Что же там у вас стряслось?

Он снова внимательно оглядел женщину и вдруг понял, что, несмотря на вздернутый носик, излишнюю круглолицость, она красива потому, что неправильные черты ее лица хорошо гармонируют.

— Я из Вербивки, — считая, что этот ответ все объясняет, сказала Галушко.

— Ну и что? — переспросил Коваль, вспомнив, что и в самом деле видел эту женщину возле комбайна.

— Как что? — удивилась она. — У нас там теперь все вверх тормашками. Ганку посадили, ларек закрыли, а потребсоюзовский фургон приезжает когда вздумает. А то и совсем не объявляется.

Ковалю вспомнились слова Кульбачки. Она ведь предупреждала, что такое может произойти. Случайно это или?..

— Так вы что, выручать пришли Кульбачку? — прищурив глаз, спросил подполковник.

— Пусть ее черт выручает! — вспыхнула Галушко. — Что же это выходит? Частная лавочка была у нее, а не государственный ларек? Хозяйку посадили — и точку закрыли.

— Открывать ларьки — дело торговых организаций, — сказал Коваль. — Нужно, чтобы ваши люди обратились в райпотребсоюз.

— Я как раз оттуда. Ходила к председателю, так он и разговаривать не хочет. «Благодарите, — говорит, — что фургон посылаю». Я ему: «Фургон — не магазин. Там нет холодильника — масла, молока детям не привозят. Нужен ларек, и не в Ганкиной хате…» А он мне: «Помещения другого нет. И строить не собираемся, экономически невыгодно. Переселять будут вас. Неперспективна ваша Вербивка». Тогда я ему говорю: «Ах, вам строить невыгодно? Вербивка наша неперспективная? Значит, мы тоже неперспективные? Тоже невыгодные? Получается, что нам выгодно в район за двадцать километров за коробкой спичек бегать? Что же до переселения — то пока солнце взойдет, роса глаза выест. Вы хотя бы палатку поставили, а то получается, что Ганка у вас незаменимой была». И знаете, что он мне сказал: «Шумели, чтобы Ганку снять, вот и добились!» Не вытерпела я и говорю: «Так вы что, с ней заодно?» После этих слов он меня и турнул из кабинета. Я ведь и раньше к нему ходила, и не одна, с вербивчанками. Правда, другим бабам трудно было с Ганкой сладить. У меня-то муж непьющий. Ганка на него влиять не могла. А с некоторыми как бывало? Придет к ларьку мужик, бутылку в долг просит. Ганка не дает. «Твоя, — говорит, — старуха ругается». Вот он и вертается домой лютый как зверь. Представляете, что эта бедная жена тогда выносит? Поэтому женщины чаще всего ее между собой кляли. Я, конечно, в глаза все говорила. Но ей-то что? «Можешь жаловаться, если делать больше нечего. Надоест — бросишь». И все. Я и председателю потребсоюза тогда говорила, а он знай свое: «План Кульбачка выполняет, недостачи нет, побольше бы таких продавцов. А то, что в долг отпускает, так сама и ответит. За недостачу с нее проверка спросит. Пока оснований увольнять не вижу». Вот и сегодня, ушла я от этого председателя, чтобы вас найти, а сама думаю: «Что же это такое, всюду Ганкин верх? Не будь убийства да не посадили бы ее, так она бы и до скончания века хозяйничала в Вербивке?»

— Почему вы думаете, что ее арестовали в связи с убийством? — спросил Коваль, уже заинтересованно слушая Веру Галушко.

— Но по нашим-то жалобам ее до сих пор не трогали. В деревне люди так и говорят: если бы не убийство, никто бы до этой Ганки не добрался.

— А какое отношение к убийству имеет Кульбачка? Происшествие случилось не у нее во дворе, оружия она не имела, с Марией Чепиковой не водилась.

— То-то и оно, что водилась. Вы Гоглюватого Миколу спросите, шофера из потребсоюза, он их в Черкассы двоих частенько возил, и с Лагутой у Ганки тайная любовь была. Как ни прятались, а люди все знали, и вообще она такой человек, что… — Галушко запнулась.

— Какой? — насторожился Коваль.

— Не могу говорить точно, но слухи всякие были. Что не только чужих мужей спаивала и семьи рушила, она, клятая, и своего не пожалела.