Владимир Кашин - Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде

Кэтрин отвернулась от окна и пристально посмотрела на него.

Он приблизился, взял ее руки в свои.

Сердце у нее застучало сильнее.

— Как это возможно, Андрейка… — тихо произнесла. — У меня дети… Мы свое прожили, теперь принадлежим не себе, а им.

Она не была искренна в эту минуту. Найденная сестра, родной язык, который через столько лет снова звучал повсюду, доброжелательные люди — все это создавало до боли знакомую, близкую сердцу атмосферу далекого детства, восстанавливало забытые на чужбине чувства, словно после летаргического сна она вдруг проснулась в своей хатке, в забытых Криницах. Она помолодела тут душою, и это помогало воспринимать Андрея Гавриловича так, будто он тот же юный Андрейка, в которого когда-то влюбилась и которого столько времени носила в сердце.

Увидев, как сник доктор, пожалела, что отказала так резко.

— Дети… да… дети. Это очень существенно, — сказал Андрей Гаврилович, отпустив руки Кэтрин. — Возможно, я не знаю, что такое дети. Я их не имел… Вот мы были детьми… Впрочем, было ли у нас детство… Оно быстро оборвалось… А твои уже взрослые… Они и без тебя стоят на ногах…

— Для матери дети всегда маленькие.

— Как же нам быть теперь? — грустно и растерянно спросил Андрей Гаврилович. — Неужели снова разлучимся, уже навсегда?

Кэтрин ничего не ответила, только вздохнула.

Так и стояли некоторое время молча друг против друга.

— Я не знаю, Андрейка, — наконец жалобно произнесла Кэтрин и прикоснулась рукой к его седеющим кудрям.

На кухне зашипел газ — выкипал чайник.

— Проводи меня, — попросила Кэтрин.

Пока он бегал на кухню, она надела свои пыльник.

…К гостинице добирались молча. Возле входа в вестибюль Андрей Гаврилович поцеловал ей руку. Горло у него сжало так, что не смог вымолвить и слова…

Через несколько дней после происшествия в парке Коваль возвращался от Ружены не в настроении. Наталка догадалась об этом, еще когда отец только приближался по дорожке к дому: она по шагам всегда узнавала, что у него на душе.

Отложила книгу, настороженно прислушалась. Она нервничала. С каждым днем ей все тяжелее было жить в атмосфере неопределенности, которая воцарилась в родном доме. У нее было такое чувство, словно все они втроем находятся в невесомости и никак не могут опуститься на твердую почву. Конечно, появление Ружены сняло с ее плеч заботу об отце, беготню по магазинам, приготовление завтраков и ужинов — обедал Коваль в министерской столовой или где придется. Но все это Наташа воспринимала без особой радости, даже с каким-то ревнивым чувством. Теперь ей уже казалось, что приготовить для отца еду никогда не было тяжелым делом, что это не отрывало ее от учебы. Да и сможет ли Ружена испечь такие блины, как она…

Когда-то у нее с отцом были вечера откровенности. Садились рядышком на диване в кабинете и открывали друг другу душу, как две закадычные подружки.

Такие вечера откровенности не были регулярными, все зависело от свободного времени отца, да и от настроения самой Наташи.

Теперь же эти доверительные беседы совсем прекратились…

Отец прошел на кухню. Наталка услышала, как полилась там вода. Догадалась: моет руки. Но кто накормит его ужином? Поднялась со стула и, преодолевая внутреннее сопротивление, вышла из своей комнаты и направилась тоже на кухню.

Отец сидел за столом на табурете напротив окна и, казалось, следил, как распластывает свои крылья вечер. На столе перед ним ничего не стояло: возможно, поужинал у Ружены.

— Будешь пить чай? Или покушаешь? — по привычке все же спросила Наталка.

— Нет. Я уже ел.

Он не повернул голову к дочери, продолжал задумчиво смотреть на потемневший шатер неба, на котором вот-вот должны были вспыхнуть звезды.

Наталка взяла второй табурет и села рядом.

У отца был усталый вид, морщинки на лице углубились.

Щемящая боль сжала сердце девушки. Ей стало жаль его: может, это по ее вине он так плохо выглядит…

Коваль словно угадал ее мысли, положил большую грубоватую руку на пальцы дочери, погладил их.

— Дик, — проглотив комок в горле, произнесла Наталка, — нам нужно поговорить откровенно. Мы давно с тобой не поверяли друг другу…

Коваль улыбнулся.

— Кажется, так… Действительно, давненько. — Он еще раз погладил руку дочери. — Очевидно, не было необходимости… Или желания… — добавил после паузы. — Я теперь совсем не знаю, как идут твои дела, как учеба…

— Я не об этом.