Владимир Кашин - Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде

Дмитрий Иванович Коваль бродил рано утром по Русановским садам. Разгуливал по глухим переулкам, словно какой-нибудь пенсионер. То вдоль одной линии домиков не спеша пройдет, то вдоль другой. А то и на дорогу, ведущую в город, выйдет. Сядет на лавочку под чьим-нибудь забором, дышит свежим воздухом, запоминая все, что видят глаза: вот проехали белые «Жигули» с приделанной на кузове решеткой для багажа, на ней корзины с овощами и фруктами; а вон женщины понесли в ведрах гладиолусы, розы, аккуратно укрытые влажной марлей; к остановке автобуса, который доезжает почти до садов, тянутся служащие, летом они живут на дачах и встают на час раньше, чем в городе, чтобы успеть на работу.

Давно, когда еще начинал свою милицейскую службу младшим инспектором, Дмитрий Иванович привык толкаться на месте преступления. Побродит среди людей — глядишь, и пополнятся его знания о происшедшем новыми деталями, которые иногда оказываются очень существенными. Или спрячется где-то поблизости, когда вокруг еще никого нет, и в уединении, не торопясь, старается зримо представить картину преступления, чтобы стояла перед ним как нарисованная.

Сегодня к десяти часам утра он вызвал повестками в райотдел сына Бориса Сергеевича Залищука, Олеся, и врача-отоларинголога Андрея Гавриловича Найду. До беседы с ними решил еще раз побродить около дачи Залищука.

Здесь, в тихих с утра переулочках, мог и представить как следует картину преступления и, дыша воздухом событий, понять тайные страсти людей, окружавших Бориса Сергеевича.

Подполковнику повезло. Вдруг увидел своего недавнего товарища по кружке пива. Петр Емельянович в неизменных белых брюках и старенькой застиранной тенниске шагал по дороге.

Коваль усмехнулся, разглядывая его разбитые босоножки и плохонькую одежду: «Кажется, и „Мефистофель“ терпит „инфляцию“, которую он усматривает у всех и во всем».

«Мефистофель» шел к автобусной остановке, но не спешил, с выражением философской задумчивости рассматривал все вокруг как человек, у которого впереди вечность.

Коваль поднялся навстречу.

Дачник не сразу узнал Дмитрия Ивановича, долго смотрел на него пытливым взглядом, и только когда Коваль раскрыл рот, чтобы напомнить о их совместном питье, Петр Емельянович прогудел:

— Хо, хо! Так это вы, дружище?! Очень рад, очень рад.

— Начинает печь, — сказал Коваль, подняв взгляд на раскаленное с самого утра небо.

— А у Моти еще закрыто, — жалобно произнес «Мефистофель», по-своему поняв Дмитрия Ивановича. — С двенадцати откроет. Да и неизвестно, привезут ли пиво. Вчера не было.

— Куда это вы?

— К метро.

— И мне туда же.

— В центр?

— Нет, в Дарницу. А до метро нам по дороге… если не спешите, — добавил подполковник. — Я имею время и радуюсь свежему утреннему воздуху. — Он, конечно, схитрил, чтобы подольше побеседовать с этим дачником, хотя сам видел, что тот не торопится.

— Нет, нет, и у меня есть время, — заверил его Петр Емельянович.

— Что интересного в мире? — Коваль хотел спросить о дочери, получил ли от нее письмо или, как и раньше, она не вспоминает отца, но передумал: затронь эту больную тему — больше ни о чем поговорить не удастся.

Петр Емельянович нудно пересказывал газетные новости о международных событиях, перемешивая их с разными предположениями. Коваль слушал краем уха, думая о своих делах.

— Петр Емельянович, а что там слышно о ваших соседях? Нашли, кто отравил Залищука, о котором вы рассказывали?

— Ха, нашли! Они найдут!.. Жди… — оживился «Мефистофель». — Все затихло. Сделали обыск у Крапивцева. Не знаю, нашли что-нибудь или нет, а только Крапивцев до сих пор на воле, будто и не было ничего. Но знаете, что я вам скажу, — перешел Петр Емельянович на шепот, хотя поблизости никого не было, — может, то и не Крапивцев… — Он сделал паузу и значительно посмотрел на Коваля. — Там, говорят, наследника Залищука видели около дачи в тот вечер. Есть у него непутевый сынок — Олесь. С отцом враждовал, не ходил к нему, а в тот последний вечер внезапно прибежал. И главное, люди видели, как он тихонько, словно вор, чуть ли не на цыпочках чуханул с дачи.

Воистину — на ловца и зверь бежит! Это давало новый толчок мыслям подполковника.

— Кто видел? — спросил он.

— Какая разница? — подозрительно взглянул на него «Мефистофель». — Люди рассказывают, а кто и как — не знаю…

Метромост и станция уже были недалеко. Коваль подумал, что при необходимости он легко установит то, что недоговорил сейчас дачник, и перевел разговор на другую тему. А сам стал размышлять над неудачной семейной жизнью Бориса Сергеевича с первой женой. Что представляет собой его сын Олесь, с которым скоро будет разговаривать? Какая самая большая страсть в жизни этого молодого человека? Коваль начал вспоминать все, что узнал об Олесе по его заданию Струць.